было бы только в интересах Британии, а «отговаривать финнов от каких-либо уступок СССР» было бы ошибкой. Галифакс ответил, что Финляндию не стоит понуждать уступать требованиям, которые противоречат ее интересам. В эту перепалку вмешался и Коллье, который не согласился с оценкой Черчилля и убеждал Галифакса занять более жесткую позицию.70
Финляндия была не единственным источником сомнений для Британии в отношениях с Советским Союзом. Другими были Турция и Кавказ. Еще до начала войны Финляндии и Советского Союза 30 ноября, британское правительство, с молчаливого согласия турецких военных властей и разведслужб, начало разрабатывать план подрывных мероприятий на Кавказе.71 Обсуждался даже вопрос о бомбардировке в конце октября советских нефтяных разработок в районе Баку, хотя Форин офис считал это «едва ли осуществимой» идеей. Документы по этим вопросам до сих пор хранятся в зеленых, особой секретности папках; и не без причины — некоторые бумаги, содержащиеся в них, не разрешено обнародовать до 2016 года. Идея бомбардировки Баку тем не менее продолжала обсуждаться в подкомитете начальников штабов объединенных разведслужб.72 У советского правительства тоже была информация о британской активности в Турции и Румынии, однозначно направленной против Советского Союза.73
29 ноября с Майским встретился Батлер, чтобы подтвердить заявление Черчилля, что британское правительство не собирается проводить «макиавеллиевскую» политику в отношении Советского Союза; но в Москве не очень-то поверили этим уверениям.74 После этой встречи Майский писал, что британская политика заключалась в том, чтобы, простирая правую руку в дружеском жесте, в то же самое время левой «сеять семена антисоветских интриг во всех концах мира».75 Это суждение было верно лишь отчасти, но оно вполне убеждало Москву. И так уж случилось, что вечером того же дня, когда Майский встречался с Батлером, Наркоминдел вызвал финского представителя в Москве и проинформировал его о разрыве дипломатических отношений. Пока на западе продолжалась странная война, на востоке на следующий же день, разразилась настоящая — между Финляндией и Советским Союзом. Для Майского это явилось полнейшим сюрпризом.76
Русско-финская война спасла Майского от одной напасти, но лишь для того, чтобы ввергнуть в другую. Британское правительство мгновенно утратило всякий интерес к переговорам с Советским Союзом, послу уже не нужно было улаживать противоречие между безразличием Москвы к улучшению отношений и собственным стремлением все же улучшить их. Но война угрожала англо-советским отношениям в целом. Сидс в Москве полагал, что их вообще следует разорвать, а вокруг Советского Союза воздвигнуть стену блокады. Хотя это было ничто по сравнению с безрассудными заявлениями Сноу, сделанными еще в начале ноября — до начала войны, — о том, что на Советский Союз нужно натравить Японию! Форин офис, однако, счел предложения Сноу смехотворными и постарался занять более сдержанную позицию.77 Но даже общественное мнение грозило вывести Британию из этого шаткого равновесия. То же самое творилось во Франции: парижская пресса развязала против советского вторжения оголтелую кампанию, а действия французского правительства тоже производили отчетливое впечатление, что ему больше нравится чернить большевиков, чем сражаться с «германским колоссом».78
Сам Форин офис считал большевиков если не злейшими врагами, то чем-то вроде этого. Британская пресса почти единодушно и яростно осуждала советское нападение на Финляндию. В этом хоре очень одиноко звучал унылый тон коммунистической «Daily Worker». Майский был просто ошеломлен враждебностью общественной реакции. Вопрос сейчас стоит таким образом, отмечал он в своем дневнике: «Кто враг №1 — Германия или СССР?» По Лондону ходили слухи о попытках зондировать почву насчет мира с Гитлером. Но несмотря на всю антисоветскую истерию разговоров о разрыве дипломатических отношений, в отличие от Франции, не было. Майский полагал, что англичане все же разумнее французов и не думал, что дойдет до разрыва. «Тем не менее за более отдаленное будущее я ручаться не стал бы». Внешне отношения были вполне корректные, отмечал Майский, но вокруг посольства и торгового представительства образовалась «леденящая пустота». За небольшими исключениями, «все наши друзья» спрятались по норам. «Что ж, это не впервой. Вернутся». «Я — стреляная птица, — писал он, — и бурю мне встречать не в новинку». Но в одной вещи был уверен на сто процентов: «Чем скорее закончатся события в Финляндии, тем скорее она уляжется. Англичане большие любители признавать 'свершившиеся факты'».79 Майский не слишком ошибался: Кадоган сравнивал позицию Форин офиса с «действиями полиции, [которая] не может сразу справиться со всей толпой. Они начинают лупить по головам тех, кто поближе...». Под ними Кадоган подразумевал нацистскую Германию. Форин офис прекрасно знал, кто был «врагом номер один».80 С другой стороны, нужно было «удовлетворить и антибольшевистские настроения», и Форин офис делал это, инспирируя статьи в прессе. Но при этом «отчетливо понималось», что «антибольшевистскую пропаганду [не следует] выпускать из-под контроля... чтобы она не выродилась в призыв к войне с Советами».81
Во Франции атмосфера была более напряженной. «Французы совершенно распоясались», сообщал Суриц: Финляндия стала как бы членом союзной коалиции и уже открыто обсуждалась «помощь Финляндии». Ходили слухи об уже решенных военно-морских операциях англичан против Советского Союза. Почти вся французская пресса вопила, что СССР, расколотый внутренними противоречиями, будет легкой добычей. «Наше полпредство стало зачумленным местом и окружено роем штатских шпиков».82 Ситуация во Франции была намного хуже, чем описал ее Суриц. Il faut casser les reins a l`USSR — слышалось на самых высоких уровнях французского руководства. «Мы опрокинем их... сметем с лица земли», — заявляли некоторые французские генералы и политики. По словам Леже, французское правительство не собиралось разрывать дипломатические отношения или объявлять войну, «но при возможности готово было покончить с Советским Союзом с применением, если понадобится, пушек». Такие разговоры были обычным делом во всех шикарных бистро Парижа. Никого и не думали арестовывать за самые яростные выпады против Советского Союза. Зато Финляндия была священной коровой... Как славно было под хорошую сигару да за стаканчиком перно помечтать вслух, как сокрушишь этих беспомощных красных? Не все, конечно доходили до такого, но общий настрой очень напоминал октябрь 1918 года, когда французский генштаб втайне разрабатывал планы вторжения в южную Россию, чтобы изгнать большевиков.83 Финляндия была подобна лихорадке: Франция уже заразилась ею, и теперь она готова была перекинуться на Лондон.
14 декабря Советский Союз был исключен из Лиги Наций. У Молотова, закаленного большевика, это вызвало только злобу.84 Майский сообщал, что французы агитируют за разрыв отношений и теперь эта идея воспринимается в британских правящих кругах гораздо более благосклонно. Сами события, казалось, демонстрировали англичанам, что у Советского Союза более тесные отношения с Германией, чем они полагали раньше. В соответствии с этим теперь казалось меньшим злом увидеть Советы, вовлеченными в войну, пусть на стороне нацистской Германии. Тогда Советский Союз по крайней мере не окажется в стороне, чтобы потом собрать по кускам то, что останется от обескровленных капиталистических противников. Согласно тому же сценарию, тогда в войну на стороне англо-французов наверняка вступили бы Соединенные Штаты. Тем более, что американское общественное мнение было целиком на стороне финнов, и это в особенности воодушевляло англичан. Первым шагом ко втягиванию СССР в войну — «в худшем случае на стороне Германии, в лучшем случае (чем черт не шутит?) один на один против всего буржуазного мира, включая Германию, ибо надежда на ту или иную сделку с Германией здесь до сих пор не оставлена» — мог бы стать разрыв отношений между Москвой и Лондоном. Но это была позиция меньшинства, как сообщал Майский; позиция большинства больше склонялась к «нейтральному» Советскому Союзу. «Долго ли, однако, большинство сохранит свою старую позицию — зависит во многом от обстоятельств, которые сейчас еще трудно аккумулируются».85
В конце декабря 1939 года Советский Союз оказался практически в полной изоляции. Отношения с Англией, Францией и Соединенными Штатами были предельно обострены. А несколькими месяцами раньше он еще оказался втянут в серьезное противостояние с Японией на маньчжурской границе. Красная армия разгромила японцев, но ситуация оставалась очень неопределенной. Отношения с Италией, Турцией и даже союзным Китаем были довольно натянутыми. Кроме того, СССР исключили из Лиги Наций. А
