краю идет, но зато не простреливается. Потом из балки к траншее пополз. Разрезал бы проволоку.
— Чем?
— Ножницы есть специальные.
— А где их взять?
— В роте нет, они у саперов бывают.
— А без ножниц можно?
Ромашкин улыбнулся:
— Можно и без ножниц: палку под нижнюю нить проволоки подставил и ползи, потом под другую тоже палку и опять вперед.
— А шарабан у тебя вариг! — похвалил Петр Иванович, удаляясь и радуясь находчивости разведчика.
Тут Ромашкин спохватился:
— Уж не собираетесь ли вы без меня идти? Смотрите, дело опасное, без опыта засыпетесь в два счета.
— Ты же не хочешь нам помочь, — обиженно сказал Петр Иванович.
— Не могу. И вам не советую.
Подошли Мясник и Вовка.
— Ух и воняет! Дайте закурить, — сказал Никола.
— Вот и ты завтра будешь так же вонять, — спокойно ответил Петр Иванович. Мясник злобно зыркнул на него исподлобья, но ничего не сказал.
Ромашкин пошел по траншее, чтобы посмотреть на левый фланг, за ним, скучая, шагал Вовка.
— Безжалостный человек ваш Червонный, — сказал Ромашкин, думая о его последних словах.
— У него все со смыслом — учти. Он ни одного слова зря не говорит. Башковитый мужик. Вот, к примеру, ты его несколько дней знаешь. Ну-ка быстро вспомни, как его фамилия?
Ромашкин стал припоминать, но фамилию назвать не смог.
— Вот видишь. Это он специально подобрал. Даже липовую фамилию его не сразу ухватишь! Профессор в нашем деле.
Когда вернулись с фланга, Червонный все еще курил с Николой.
— Это у тебя ордена были? — спросил Мясник, показывая на дырки в гимнастерке.
— Ордена. Красного Знамени, две Красных Звезды и еще медали.
— Силен.
Иван Петрович прищурил глаз:
— А вот скажи, Школьник, почему тебе за мокрое дело орден давали, а Мяснику — вышку?
— Не понял.
— Он спрашивает, — перевел Вовка, — почему тебе за убитых фрицев ордена, а Николе за убийство расстрел?
Ромашкину не понравилось, что Червонный так настойчиво зовет его Школьником, понимал — и в этом разговоре он хитрит, судя по вопросу, хочет столкнуть его с Мясником. Но зачем ему это, Василий уловить не мог. Все же не хотелось выглядеть в глазах Петра Ивановича и его друзей действительно школьником, и Василий ответил как полагалось взрослому человеку, да к тому же еще и офицеру:
— А ты сам неужели не понимаешь, какая разница?
Червонный, несмотря на самоуверенность, все же на секунду отвел глаза от прямого взгляда Ромашкина, но тут же невозмутимо продолжал:
— Если спрашиваю, значит, не понимаю. Растолкуй, ты же офицер.
«И это он неспроста, — подумал Василий, — что-то замышляет, старый волк».
— Я врагов убивал, тех, кто пришел грабить нашу землю. Я своей жизнью рисковал, защищая Родину. Народ дал мне особые знаки отличия, чтобы показать меня всем: вот, смотрите и уважайте этого человека, он отстоял вашу свободу и благополучие. А Никола… — Ромашкин взглянул на хмурого Мясника, подумал: «Зачем я буду кривить душой, осторожничать и угодничать перед этими людьми, нечего мне их бояться», — и высказал то, что считал правильным: — А Никола убивал тех же советских людей, которых убивают фашисты.
— Стало быть, он фашистам помогал, те бьют с фронта, а Мясник в спину? — усмехаясь и пристально глядя на Николу, спросил Петр Иванович.
— Выходит, так, — согласился Ромашкин, наблюдая, как недобрые огоньки замелькали в глазах Мясника. Вдруг Червонный сам прервал возникшую натянутость и свел все на шутку:
— Ну, Школьник, если бы ты прокурором был, век не видать нам свободы! Но, слава богу, ты штрафник, и, может быть, завтра, а то и раньше немцы прострелят твою умную голову.
Шутка получилась зловещей, никто не смеялся. Молча разошлись в разные стороны.
«Что это, угроза? Почему вдруг так резко изменилось отношение Червонного? Чем я обидел его? Отказался в поиск идти? Нет, что-то не то. Не хватало еще, чтоб завтра в атаке эти подонки мне пулю в затылок пустили…»
Во время ужина Ромашкин не пошел в блиндаж, где находились штрафники, он сел в стрелковой ячейке, закусил всухомятку. С тоской вспомнил своих замечательных ребят. Наверное, сейчас готовятся на очередное задание. Поведет Рогатин. Саша Пролеткин, как всегда, подшучивает над ним. Голощапов обязательно чем-нибудь недоволен. Шовкопляс что-нибудь рассказывает на своей певучей украинской мове. А старшина Жмаченко, как сердобольная хозяйка, кормит разведчиков ужином и проверяет, у всех ли достаточно гранат и патронов к автоматам. Полк после трудного боевого дня готовится поспать. Колокольцев пьет чай из маленького самоварчика, Караваев думает над картой — как завтра с рассветом бить фашистов. А новый замполит, наверное, гоняет своего ординарца, чтоб отутюжил ему одежду, подшил свежий подворотничок, почистил сапоги. Очень большая чистюля этот новый замполит!
Подошел командир взвода.
— Вот ты где. Послушай, старшой, — он впервые намекнул так на звание Ромашкина, — завтра, когда пойдем в атаку, помоги на левом фланге. Сам знаешь, народ необстрелянный, испугаются пулеметов, залягут, потом не поднять. Помоги, штрафники тебя в свою компанию приняли, ты с ними общий язык найдешь.
Много ли нужно человеку в беде? Иногда не деньги, не какие-то блага, а сознание, что ты сам кому-то нужен. Вот не помог лейтенант ничем, а сам помощи попросил — и светлее стало у Василия на душе, воспрянул духом.
— Не беспокойся, лейтенант, на левом фланге будет полный порядок!
— Ну, спасибо тебе, старшой.
Он пошел по тесной траншее, а Ромашкин благодарно смотрел ему в спину. Вспомнив затаенную угрозу в словах Червонного, Василий подумал: «Надо было сказать взводному: что-то затевают дружки Червонного. Я его обнадежил, а они меня самого как бы не пристукнули».
К Ромашкину подошел Нагорный.
— Я не хочу быть навязчивым, но все же скажу то, что думаю: вдруг тот человек не придет дежурить с вами? От таких, как он, можно всего ожидать. Заснет. Придется вам нести службу одному. А случись что- либо, по распределению командира я должен быть с вами. С меня спросят. Так что вы не обижайтесь.
— Его и правда нет. Не пришел. А по времени уже пора.
— Не жалейте, я охотно вам помогу, скажите, что я должен делать?
— Будем ходить от середины нашей позиции на фланги. Вы туда, я сюда. Сойдемся и опять разойдемся. Когда идете, прислушивайтесь, приглядывайтесь. Если что-то заметите, сообщайте мне. Вот так и будем ходить, чтоб не заснуть.
— Очень хорошо! Я все прекрасно понял — ухожу на свой фланг.
Нагорный неловко держал в руках винтовку, она мешала ему, он не знал, что с ней делать.
Ромашкин усмехнулся:
— Подождите. — Он взял ружье, отпустил ремень и подал Нагорному. — Теперь накиньте ее на плечо.
Нагорный сделал, как советовал Ромашкин, радостно удивился:
— Действительно очень удобно, благодарю вас. Элементарно просто, а я не додумался! Правильно
