— Собираю, — скромно ответил Ашир. — Десять тысяч набрал.
— Молодчина!
Уходя из цеха, секретарь горкома крепко пожал Аширу руку и сказал:
— Настоящий ашхабадец!
Радостная весть
…В один день сразу две радостных неожиданности!
Ашир навешивал в литейной оконные переплеты, когда заметил во дворе человека с вещевым мешком и палкой в руке. Он не сразу узнал в пришельце своего друга.
На Сереже был коричневый в полоску костюм, новая кепка такого же цвета и добротные ботинки. Его худощавое, побледневшее лицо, на котором даже веснушки поблекли, показалось Аширу в первую минуту незнакомым.
Прихрамывая, Сережа подошел ближе.
— Здравствуй, Ашир!
— Сережа!
От неожиданности Ашир не спрыгнул, а свалился с подоконника и бросился к приятелю. Они молча сжимали друг друга в объятиях, переглядываясь смущенно и радостно. Вот так встреча, ведь они не виделись с той злосчастной ночи!
— Приехал? — Ашир как будто не верил опоим глазам, продолжая ощупывать дружка.
— На самолете прилетел!
— Дома был?
— Нет, с аэродрома прямо на завод, тут близко. Как у вас здесь дела, как мама себя чувствует?
Ашир не признался, что уже несколько дней не был у Анны Сергеевны.
— Дома все в порядке, — ответил он уклончиво и поспешил перевести разговор на другую тему: — Кто тебя так нарядил? Костюм на тебе какой!
— Это в бакинском госпитале… Нас в Ашхабад как на свадьбу провожают. Настоящие герои, говорят. И ведь не напрасно все так уважают ашхабадцев, вон вы какой цех уже отгрохали! Эх, жалко я валялся без дела столько времени! — И Сережа всердцах чуть не сломал о кирпичи свою палку.
— Не унывай, и на твою долю работы хватит! Будешь печь заканчивать…
Они помолчали.
— Да, что-то я тебе, Ашир, хотел сказать? — На лице Сережи появилась плутоватая улыбка. — Ага, вспомнил! — Он достал из кармана пиджака синий конверт. — Получай письмо из-за моря.
— Мне?.. — Ашир выхватил конверт.
— От кого, думаешь?
— От нее?
— От Светланы.
— Ты видел ее… Своими глазами видел?
Он схватил Сережу за плечи и едва не свалил его с ног.
— Отпусти, опять ребро сломаешь! Видел, говорил с ней. Привет шлет тебе и всем ребятам.
Ашир забыл и про Сережу, и про висевший на одной петле оконный переплет. Он осторожно распечатал конверт и принялся читать.
«Дорогой Ашир! — писала Светлана. — Я узнала от ашхабадцев, что ты жив и здоров. Для меня это большая радость, скажу больше: я счастлива, и ты знаешь почему… Очень тревожилась за тебя, за наших ребят. Теперь обо всех узнала и успокоилась. Работайте лучше, скоро мы приедем к вам на помощь.
Чувствую я себя пока еще неважно, но понемногу поправляюсь. Сегодня даже разрешили писать. Лечат хорошо. Если бы ты знал, Ашир, как тепло встретили нас в Баку, как за нами заботливо ухаживают! Нельзя без волнения писать об этом. А сколько приносят каждый день подарков! Незнакомые люди навещают нас и относятся к нам, как к родным. Вот и горе забывается, и на душе становится легче.
Пишу тебе письмо, а около моей койки сидят две бакинские девушки — Сурая и Гульчохра. Одна инженер- строитель, другая врач. Они уезжают в Ашхабад и пришли проститься со мной. Как я им завидую, и как мы все должны быть благодарны им! Ведь они едут помогать нашему городу.
По тебе, Ашир, скучаю, часто вижу тебя во сне. Пиши мне. Сейчас же садись и пиши. Слышишь?..»
Гости с Узбоя
— Ашир, к тебе пришли! — крикнул Сережа с крыши. Он пристукнул молотком и властно потребовал: — Шифер подавайте!
— Кто пришел? — забеспокоился Ашир. В руке он держал каленый кирпич, такой аккуратный, четко выграненный, звенящий от прикосновения мастерка.
Сережа не ответил.
Ашир вытер о фартук руки и вышел из литейной. Мимо прошел Максим Зубенко с доской на плече. Конец доски пружинился, бился о землю, как хвост живой рыбы.
Ашир недоуменно оглянулся.
Неожиданно из-за угла навстречу ему выбежала девочка в красном платьице, с косичками. За ней шла невысокая пожилая женщина. Пряди седых волос выбились у нее из-под темного платка, в глазах ее можно было прочесть и счастье, и растерянность. Туг Ашир забыл, что он бригадир, что на него отовсюду смотрят.
— Мама!.. — тихо проговорил он я кинулся к ней.
От платья матери пахло горьковатым дымом, горячим душистым чуреком, степным настоем и еще чем-то едва уловимым, родным. Мать сжала ладонями лицо сына, чуть отвела его от себя, заглянула ему в глаза и снова крепко прижала к груди. Ашир почувствовал, как ее грубоватые, но теплые руки тревожно легли на его плечи, потом словно нашли что-то и успокоились. Только кончики пальцев не переставали вздрагивать.
Маленькая Садап тоже прижалась к брату, поглядывая по сторонам. Так и стояли они все трое, безмолвно, согретые радостью встречи.
— Гвоздей! — кричал Сережа с крыши.
— Быстрей кирпичи подавайте! — послышался голос старого каменщика Лукьянова.
Мать встревожилась:
— Ты работу бросил, старший не заругается?
— Я тоже старший, мама, — не без гордости ответил Ашир.
Мать по смотрела на сына, покосилась на старика Лукьянова и покачала головой, Ашир понял, что она ему не поверила.
— Я, мама, теперь бригадир строительной бригады.
Она еще раз посмотрела в сторону старика и кивнула ему, словно выпрашивая прощения за сына.
— Да ты не беспокойся, — понял ее Ашир. — Я в работе от других не отстану!
— Какой же ты грязный, оборванный. Хорошо, догадались привезти тебе халат и новые штаны…
— Да у меня все есть, просто некогда переодеться.
— А я за тобой приехала, домой тебя взять.
— У нас в колхозе настоящие дома, а у вас одни камни и щепки… — подкрепила Садап слова матери. — Мы тебе новую койку купили!
Слушая мать и сестренку, Ашир живо представил себе родной колхоз, свой небольшой садик, в котором каждое деревцо выросло вместе с ним, и почему-то вспомнилось ему, как он первый раз пошел в
