создалось впечатление, что смерть Тома не была результатом несчастного случая.— Он повернулся к Саре: — Ты ведь не против того, чтобы я посвятил во все Этель?
— Конечно, нет. Письмо я дам тебе прочитать после.— И она взяла сумочку в руки.
— Правильно. А сейчас пойдем,— подхватила Этель.
По пути в салон их остановил Фред Чивер.
— Сара,— проговорил он, печально моргая,— Никки сказала мне, что ты здесь. Ты не могла бы уделить мне несколько минут? Мама, отец, вы не возражаете? Мне бы хотелось поговорить с Сарой с глазу на глаз, мы выйдем в сад.
Фред был высокий, худощавый, лицом слегка напоминал мать. Он выглядел старше своих сорока лет — темные волосы его поредели, и на высоком лбу образовались большие залысины, голубые глаза устало взирали на этот скучный, безрадостный мир. Сара порой пыталась представить себе, какой вид он принимает у постели больного,— лицо у Фреда было на редкость подвижное, казалось, на нем отражаются все его чувства, а манера сжимать рот в ниточку и беспрестанно моргать вряд ли действовала на пациентов успокоительно.
Им повстречалась горничная с подносом, и оба взяли по бокалу, приятно холодившему руки. Они прошли в самый тихий уголок сада и здесь, отделенные прудом от ближайшей группы гостей, остановились, молча глядя друг на друга и потягивая коктейль.
Глава III
РАЗГОВОРЫ В САДУ
Солнце садилось в розовеющие облака, и Сара остро почувствовала контраст между живой прелестью освещенного закатным заревом сада и безысходной мрачностью своих дум.
Внезапно раздался голос Фреда:
— Керк говорит, ты не уверена, что Том умер своею смертью. Мне хочется рассказать тебе, как все это выглядело с моей, медицинской точки зрения.
— Спасибо, Фред,— сказала Сара.— Я охотно тебя выслушаю.
Она всегда относилась к нему с симпатией, какую нередко внушают женщинам неудачники. Материнское богатство не спасло Фреда от ошибок, которые сделали его жизнь беспросветно унылой,— брак оказался для него роковым, специальность не приносила настоящего удовлетворения. Поначалу он держался и за жену и за работу — вовсе не потому, что был волевым человеком, а скорей из упрямства; но с течением времени и Никки и врачебная практика сделались для него привычкой, которую он уже был не в силах преодолеть.
— Поверь мне, когда я подписывал заключение о смерти Тома, не было на свете медика несчастней меня. Что бы там ни болтали, я любил Тома и уважал его. Я считаю, что он умер естественной смертью, и у меня нет никаких оснований думать иначе.
— Но ведь обычно смерть от столбняка так быстро не наступает, верно? — медленно выговорила она.
— Верно. Но у Тома была крайне тяжелая форма. В моей практике такого случая еще не встречалось. Интоксикация произошла чрезвычайно быстро. Есть люди с повышенной восприимчивостью к определенной инфекции, у них болезнь протекает особенно остро. Насколько я могу судить, так было и с Томом.
— Понимаю.
— И к тому же такое неудачное совпадение: он был в состоянии ступора, вызванного алкоголем.
— Ты уверен, что именно алкоголем?
Он бросил на нее полный удивления взгляд. Удивление это нарастало, и постепенно все лицо его пришло в движение: поднялись брови, расширились глаза, раздулись ноздри, слегка приоткрылся рот.
— Что ты хочешь этим сказать, Сара? Если он не был пьян, значит...— Тут голос ему изменил, но он сделал над собой усилие, и лицо его приняло обычное, несколько озабоченное выражение.— Я просто предполагаю...— снова начал он, но опять замялся.— Все вышло из-за того,— проговорил он уже более твердо,— что Том проглядел эту царапину. Не промыл ее вовремя.
— Но ведь в наше время столбняк — заболевание довольно редкое,— возразила она.
— Не такое уж редкое. У нас в Вашингтоне каждый год заболевает порядочно народу. К слову сказать, незадолго до этой беды с Томом заболел мамин садовник — не обработал ранку, и мне пришлось вводить ему сыворотку. Я отдал на бактериологический анализ удобрение, с которым он имел дело, и там оказалась столбнячная бацилла, да еще в огромном количестве. Розовые кусты, видимо, кишели ею, и когда Том оцарапался... Да, ужасная штука эта столбнячная бацилла! Выделяет, пакость такая, сильнейший яд, и, когда он поражает нервные центры, ничего уже нельзя сделать.
Пока он говорил, она хладнокровно разглядывала его поверх бокала. Это выражение искреннего соболезнования у него на лице... Можно ли ему верить? Или же он и есть убийца? Быть может, Том и в самом деле заболел столбняком случайно, а погубило его то, что ему не ввели сыворотки? Ведь, что ни говори, только сам Фред знал, какую инъекцию он сделал Тому. Может, этот модный доктор, этот богач, которому жена столько лет наставляет рога, воспользовался случаем, чтобы отомстить одному из ее бывших любовников, когда тот оказался у него в руках, прикованный к постели и совершенно беспомощный?
Правда, Том был в жизни Никки всего лишь случайным эпизодом, но Фред вполне мог подумать, что роман их возобновился, и, загоревшись мастью, поддаться внезапному искушению. Сколько известно случаев, когда благовоспитанные люди становились убийцами, если на то представлялась возможность!
Но, с другой стороны, размышляла Сара, чтобы пойти на убийство, человек должен быть крайне эгоцентричным и к тому же весьма решительным, а Фред — натура совсем не такая сильная и страстная, чтобы во имя мести рисковать всем. Да и потом вряд ли он до сих пор влюблен в Никки — после стольких лет совместной жизни... А в таком случае, чего ради было ему убивать? И, покачивая головой, Сара припомнила три классических вопроса, которые ставит перед собою следствие: возможности, средства, мотивы. Возможности и средства у Фреда были. Но вот мотивы?
Лицо его вдруг передернулось, словно он прочитал ее мысли.
— Единственное, в чем я себя виню,— это то, что я не сразу заметил царапину у Тома на руке. Когда его принесли из сада, мне просто в голову не пришло заглянуть ему под рукав. Я и сам был не в форме, но постарался сделать все, что нужно. Поверь мне.
— Ты мне вот что скажи, Фред. Как приготовляется культура столбнячной бациллы?
— Что?! — По лицу его прошла судорога, но он почти тотчас же ответил ровным голосом: — Это — дело несложное. Берется некоторое количество столбнячной бациллы, помещается в пробирку с питательной средой, и через три дня в твоем распоряжении целые полчища невидимых отравителей.
— И это может сделать любой?
— Любой. Надо только раздобыть бациллы и питательную среду.
— А что служит питательной средой?
— Обычно агар-агар. Микроорганизмы бурно в нем размножаются. Его приготовляют из особого вида морских водорослей, получается такая студенистая масса. Слушай-ка, Сар. Если у тебя и в самом деле есть такого рода подозрения — а я чувствую, что они у тебя есть,— то выбрось это из головы. Это же совершенно исключено.
— Значит, по-твоему, Фред, это исключено? Леди и джентльмены убийцами не бывают, да?
Лицо его снова исказилось.
— Боже милостивый! Я вижу, ты это всерьез!
Некоторое время оба молчали, не зная, что сказать. Молчание становилось тягостным, и, помахав проходившему мимо знакомому, Сара невнятно извинилась перед Фредом и отошла.
С полчаса она переходила от одной группы гостей к другой: здоровалась с друзьями, знакомилась с новыми людьми, произносила привычные банальности, которых от нее ожидали, и испытывала при этом такое облегчение, будто снова смогла свободно вздохнуть после того, как целый час сдерживала дыхание.
