Сумерки густели. Гости стали поглядывать на часы и один за другим потянулись в дом. Чиверы, стоя у дверей, прощались с теми, кто не оставался ужинать.
Ускользнув от знакомых, Сара стала прохаживаться по саду. Время от времени она останавливалась, делая вид, что любуется цветами. Вот и гигантские розовые кусты — их-то ей и хотелось рассмотреть получше. Быть может, вон там, в густой тени, лежал Том, и над ним сплетались ветви, усыпанные огромными красными розами. Увидев толстые и острые, как иголки, шипы чуть ли не в дюйм длиной, она содрогнулась. Ей не раз доводилось видеть смерть — и от голода в Конго и от холеры в Эквадоре,— но сейчас ей казалось: не может быть смерти страшнее той, что постигла человека, которого она любила. При этой мысли ее охватил невыразимый ужас. Но она заставила себя вернуться к действительности. Который же из этих шипов оставил ту роковую царапину, если только и в самом деле во всем виноваты шипы? Она мысленно увидела: человек падает ничком... Да, он вполне мог оцарапать лоб. Но руку... Ведь шип должен был проколоть костюм и рубашку. Догадался ли тогда кто-нибудь осмотреть рукав его костюма? Верней всего, нет, а теперь, полгода спустя...
За спиной у нее раздался голос Керка Норвина:
— Ах, вот ты где, наконец-то! Тебя трудней изловить, чем колибри. Я все тут обшарил.
Она с улыбкой повернулась к нему и, заметив неподалеку садовую скамью, подошла к ней и села. Он опустился рядом. Выражение лица у него, как обычно, было такое, будто его только что кто-то толкнул и прошел мимо, не извинившись.
— Ты остаешься ужинать? — спросил он.
— Пожалуй, да.
Она заметила, что последние гости, допивавшие на лужайке коктейли, уже смотрят на них. Где бы ни появлялся Керк, взоры женщин немедленно устремлялись к нему — был он рослый, плечистый, одевался с небрежной элегантностью и всем своим видом показывал, что в любую минуту готов ринуться в драку.
— Сар, ты слышала, что я баллотируюсь в сенат?
— Этель мне уже говорила. Тебе, наверное, предстоит серьезная драка?
— Да, оппозиция сильная, но я знаю, что смогу ее одолеть. В наших краях семью Норвинов любят. Деньги для избирательной кампании я раздобуду. Единственное, чего мне не хватает,— это тебя.
У нее дернулись уголки рта.
— Ты хочешь сказать, я буду эффектно выглядеть по телевизору в роли жены кандидата? Может, еще с собачкой?
Он насупился.
— Тебе отлично известно, что я хочу сказать. Если все эти годы я не говорил тебе прямо о своей любви, так только потому, что Том был моим другом. Ты и сама это знаешь. Тома уже нет, и мне очень тоскливо без него. Но мы-то с тобой живы, так зачем же мне тосковать еще и по тебе? Сара, прошло полгода. В наше время это вполне достаточный для траура срок. Мы с тобой зажили бы прекрасно. Если только у тебя хоть что-нибудь ко мне есть... А ведь, наверно, есть все-таки? Ты только подумай: я сенатор, ты иностранный обозреватель — лучшая в стране журналистка-международница. Сар, да мы горы свернем! Слушай, выходи за меня!
Она прикрыла его руку своей.
— Спасибо, Керк. Не могу.
— Но почему же? У тебя кто-нибудь есть?
— Никого у меня нет. Но... Том все еще у меня в крови. Он словно бы — ну, преследует меня.
— Как это понимать? — сердито спросил Керк.— Ты просто сентиментальничаешь.
— Да? А по-моему, это совсем не то слово. Ты вспомни, что чувствовал Гамлет при виде призрака. Вот и у меня такое чувство, будто дух Тома взывает ко мне. Может быть, это глупо, но я считаю своим долгом увериться в том... в том...— Она замялась.
— С каких это пор Сара Бэртон боится называть вещи своими именами? Ты имеешь в виду причину смерти Тома, так? Ладно, взглянем фактам в лицо, разберемся во всем до конца и покончим с этим. Я уже говорил тебе, что у меня были кое-какие подозрения. И сейчас есть. Я считаю: Том погиб не своею смертью. Его убили — вот мое мнение. И я хочу назвать убийцу: Артуро Оливарес. Тебе это имя известно?
— О, да. Я его то и дело слышу. Но зачем было Оливаресу убивать Тома?
— Лучше я расскажу тебе все по порядку. Ты знаешь, для чего Оливарес приезжал в Вашингтон?
— Я думала, как представитель своего правительства.
— Он должен был вести здесь переговоры о признании Соединенными Штатами нового режима в Патагвае и предоставлении ему займа. Заем нужен был позарез. Удирая за границу, Сильвестре обчистил казну — забрал все, до последнего гроша. Новому правительству были необходимы деньги, и срочно — на содержание армии и флота, на закупку продовольствия и снаряжения. Иначе ему было не удержаться у власти. Тут каждая неделя имела значение. Так вот, у Оливареса была задача — добиться займа как можно быстрее. Мне поручили обо всем с ним договориться. Правда, были тут кое-какие сложности. Несколько лет тому назад, еще во времена Сильвестре, мы предоставили Патагваю большой заем — сто миллионов,— и правительство Сильвестре не вернуло нам ни единого цента. Мы подозревали — хотя доказать этого так и не смогли,— что большую часть денег Сильвестре прикарманил. Само по себе это не могло быть препятствием для нового займа — ведь в конце-то концов о нем просило другое правительство, которое к тому же было нам по душе; словом, мы подошли к делу без всякой предвзятости. Но вдруг эти проклятые идиоты конфисковали земельную собственность одного американца. Ну, мы, разумеется, заявили — пусть они ее вернут, только тогда мы сможем дать им деньги. Я был уверен, что они не будут колебаться ни минуты. Однако, замечаю — Оливарес вроде бы не торопится. Выдвигает всякие возражения, тянет, затевает спор из-за каких-то формальностей. Потом-то я сообразил, в чем тут дело. Должно быть, Сильвестре с ним стакнулся: дал ему взятку, чтобы тот волынил. И это сработало: как только стало ясно, что дело с займом затягивается, офицеры патагвайской армии довольно круто обошлись с новым правительством, и все было кончено. Правительство пало, Сильвестре тут же вернулся к власти, а Оливарес потихоньку отбыл из Вашингтона в неизвестном направлении. Как видишь, все одно к одному.
— Но при чем тут Том?
— Мне очень тяжело тебе признаваться, Сар, но боюсь, что втравил его в это дело я. Еще когда я вел с Оливаресом переговоры, я поделился с Томом своими подозрениями. Он страшно загорелся. Ты ведь знаешь, Том всегда был против диктаторов типа Сильвестре. Вот он и говорит: если ему удастся доказать, что Оливарес — предатель, он его так разделает в своем очередном обзоре, что чертям тошно станет. По- моему, я снабдил его всеми необходимыми сведениями, но, прежде чем напечатать статью, он, вероятно, решил переговорить с Оливаресом лично. Джерри видел, как они завтракали в Метрополитэн-клубе. Оливарес, должно быть, учуял опасность. И, как видно, решил любой ценой избежать разоблачения.
— Но ведь это — только твое предположение, Керк, не так ли? — вставила Сара.
— Ха, предположение! Черта с два! Ты сопоставь факты: Оливаресу ясно, что он должен во что бы то ни стало помешать Тому разобраться в ситуации и напечатать статью; нельзя терять ни минуты; они встречаются у Чиверов, на следующем же приеме. Я видел их — они разговаривали в баре. Оливарес, должно быть, приготовился действовать. Ему ничего не стоило подлить чего-нибудь Тому в стакан. И даже не очень сильного — каких-нибудь там капель, которые действуют минут через десять-пятнадцать, есть такие. Откровенно говоря, я не верю, будто Том много выпил в тот вечер. Я ведь видел его перед тем в баре — он все больше поглаживал свой стакан, а пил очень умеренно. Но если ему туда чего-нибудь подлили и его затошнило или стало клонить ко сну, он ни за что на свете не поднял бы шума. Помнишь, он всегда говорил: хороший журналист ни в коем случае не должен фигурировать в статьях других журналистов.
— Помню,— отозвалась Сара.
— Ну, так вот, именно поэтому он в таком случае или ушел бы домой, или же, если бы он решил, что ему лучше не идти через парадное, вышел бы на свежий воздух, в сад, побродить, пока ему не станет легче. Именно так он и сделал, и вот тут-то Оливаресу выпал шанс. Он, разумеется, не пошел бы на явное убийство. Нож или пуля отпадали, это был риск: кто-нибудь мог увидеть или услышать. И потом, труп в доме... Прости, Сар, но я должен тебе пояснить: если бы Том умер здесь, у Чиверов, это, безусловно, означало бы расследование. Поэтому дело надо было провернуть так, чтобы все выглядело как несчастный случай, а смерть наступила бы позднее. И Оливарес стал действовать соответственно. Значит, так: Том
