Кери последовал за ней и прижал к себе ее дрожащее тело. Послышался свист бомбы, которая упала сравнительно близко. Свет на мгновение потускнел, но они были настолько слепы ко всему происходящему за пределами террариума, что едва ли это заметили.
Луиза Бентон не двигалась с места.
Стоя на коленях в контейнере и отодвинув пеньковую занавеску, она наблюдала за происходящим в зале.
Сначала они услышали голос Агнес Ноубл, невнятно бормочущий слова признания, затем грохот револьверных выстрелов и наконец топот ног и голос Мастерса.
Потом наступила тишина, нарушаемая лишь негромким гудением в небе.
Полицейские, материализовавшись из самых неожиданных мест, заполнили террариум.
Сэр Генри Мерривейл зажег сигару, вышел в коридор и сообщил, что все кончено.
Эпилог
Утром в воскресенье 8 сентября солнце поднялось над дымом и развалинами, знаменовавшими собой начало массированных бомбардировок, которые вскоре принесли ужас и трагедию во многие семьи Лондона. Но маленькая группа, собравшаяся в гостиной дома Бентонов за кофе, приготовленным Луизой, могла говорить только о поимке убийцы.
— Эта женщина сказала правду? — обратилась Луиза к Г.М. — Вы действительно думали, что я могла быть виновной?
Великий человек, развалившись в кресле, посмотрел на нее поверх ободка кофейной чашки, что-то проворчал, подул на кофе с деликатностью леди и выпил его залпом, как людоед.
Хорас Бентон, пристроившийся на подоконном сиденье, прочистил горло.
— Боюсь, голубушка, — заметил он, — многие считали виновным меня.
— Чепуха, Хорас! — возразила Луиза.
— Вообще-то я порядочная свинья, — вздохнул Хорас. — Когда в тот день я стоял на лужайке, то, услышав выстрел, подумал, что бедный старина Нед убил себя…
— Пожалуйста, Хорас!
— У меня много долгов, и я не отрицаю, что наследство от Неда поможет мне выпутаться. Конечно, я никогда не желал Неду зла! Но, услышав выстрел, я подумал… С тех пор совесть не дает мне покоя!
Доктор Риверс со светлой щетиной на лице, ходивший взад-вперед, остановился и скорчил гримасу.
— Если на то пошло, — заявил он, — я боялся, что многие подозревают меня. Мистер Бентон был богатым человеком. Я с моим нищенским заработком не мог просить его дочь выйти за меня замуж, хотя и был влюблен в нее. Но многие могли подумать…
— Зато дочь этого богатого человека, — прервала его Луиза, — сама может попросить тебя жениться на ней.
— Если кто-нибудь начнет здесь тискаться, — проворчал Г.М., протянув чашку для очередной порции кофе, — я стану рвать на себе волосы, которых у меня нет. Ненавижу тисканье, но постоянно на него натыкаюсь! Брр!
Мэдж Пэллизер, держа за руку Кери, усмехнулась, но тут же стала серьезной.
— Честно говоря, сэр Генри, — сказала она, — мы все должны поблагодарить вас.
Великий человек скромно кашлянул, но так раздулся от удовольствия, что у него едва не оторвалась пуговица на воротничке.
— Ну… — пробормотал он и глотнул кофе.
— Но признание, которое вы вытянули из Агнес Ноубл… — продолжала Мэдж. — Если она заявит, что сделала его под давлением, сочтут ли его убедительным в суде?
Г.М. мрачно усмехнулся:
— Это не имеет значения, девочка моя.
— Почему?
— Потому что у нас есть признание капитана Ноубла. Конечно, он не может свидетельствовать против своей жены, но успел выболтать своим дружкам все, что нам было нужно.
Мэдж и Кери уставились на него.
— Значит, вам не было нужно признание убийцы? — осведомился Кери. — Тогда какого черта вы устроили это смертельно опасное шоу в террариуме?
— Не знаю, — безмятежно отозвался Г.М. — Просто мне хотелось добиться признания от той, которая считала это невозможным, и обойтись с ней так, как она обходилась с другими.
Мэдж смотрела на Г.М. с благоговейным страхом, который так его порадовал, что он едва не опрокинул кофе.
— Вам не было нужно признание, — промолвила девушка с душой актрисы, — и все же вы решились на опасный эксперимент, выпустив змей, только ради… ну, скажем, идеального правосудия?
Великий человек вновь скромно кашлянул.
— Вы рисковали жизнью только для… — не унималась Мэдж.
Луиза Бентон прекратила эти восторженные излияния.
— Конечно, это было весьма достойно со стороны сэра Генри, — улыбнулась она, — но, говоря откровенно, далеко не так опасно.
Г.М. сердито уставился на нее, а доктор Риверс засмеялся.
— Очевидно, я чего-то не расслышал, — после паузы заметил Кери. — Сэр Генри выпустил им под ноги ядовитых змей, а вы говорите, что это не опасно?
— Помните, как вы однажды задали мне такой же вопрос? — отозвалась Луиза. — Вы сказали: «Предположим, одна из змей вылезет наружу?» А я ответила, что это не имеет значения.
— Да, помню! — воскликнула Мэдж. — Это было в пятницу днем в этой самой комнате.
— Понимаете, — объяснила Луиза, — змеи не могут ползти по стеклянному полу.
Снова последовала пауза.
— Змея двигается волнообразно, — продолжала Луиза. — Скользкая стеклянная поверхность не позволяет делать такие движения. Змея не может ни ползти, ни сворачиваться, ни атаковать. Она может только метаться из стороны в сторону, как и делали те змеи. Вы были бы в полной безопасности даже среди целой дюжины.
Кери Квинт начал смеяться, но Мэдж сердито повернулась к Г.М. Великий человек потягивал кофе, косясь на нее с видом проштрафившегося утенка Доналда.
— Вы старый черт! — выдохнула прямодушная Мэдж.
— Послушайте!.. — возмутился великий человек.
— В конце концов, — вмешался доктор Риверс, — это пошло вам на пользу. Луиза говорит, что сэр Генри объединил семейства Квинт и Пэллизер. Она также сказала, что если вы не сможете открыть ваше шоу из-за бомбардировок, то потом обеспечите двойной сбор, выступая совместно.
— Что верно, то верно, — согласился Кери.
Но романтически настроенная Мэдж не была удовлетворена.
— Вы коварный, хитрый, расчетливый старый черт! — заявила она, тыча пальцем в Г.М. — Я не скажу, что это не было жутким зрелищем, даже если вы знали, что змеи не могут двигаться, — неудивительно, что оно так расстроило старшего инспектора. Но я умирала от страха, думая, что вы совершаете отчаянный подвиг, а это оказалось всего лишь ловким способом продемонстрировать Агнес Ноубл, что она не в состоянии блефовать так хорошо, как вы! У меня нет слов, чтобы охарактеризовать вас! Вы… вы…
Г.М. поставил кофейную чашку, приосанился, словно позируя перед фотографом, и, с торжественным видом постучав себя по груди, сказал:
— Я старик.
