Но незнакомец не нападал и не оборачивался, не заботясь о том, что творится у него за спиной. Точильный блок, очевидно, исчез в кармане – из его левой руки протянулся вперед узкий луч фонарика. Находясь на четыре шага впереди Гэррета, незнакомец направился к закрытой двери гардеробной в алькове, взялся за ручку и открыл ее. Луч фонарика устремился внутрь. Сделав правой рукой, в которой находилась бритва, пробный взмах в воздухе справа налево, человек шагнул в гардеробную.
– Ну-ну! – послышался знакомый голос.
Раздался резкий щелчок, и яркий свет на секунду ослепил Гэррета. Несмотря на это, он сразу заметил фигуру Пеннингтона Баркли, сидящего на кушетке, прислонившись к подушкам. Пеннингтон, также ослепленный светом, держал в руке конец длинного шнура, прикрепленного к свисающей с потолка лампе. Но даже полная слепота не помешала ему обратиться к таинственному визитеру.
– Входите, приятель, – заговорил он своим красивым голосом. – Решили попробовать снова, а? На сей раз все бы подумали, что я перерезал себе горло? Ладно, суперинтендент, вам лучше его увести.
Незнакомец резко обернулся и наклонил голову, словно готовясь к атаке. За спиной Гэррета, к которому вернулась способность видеть, открылась дверь книгохранилища. Старший детектив-суперинтендент Хэролд Уик с ощетинившимися усами решительно шагнул через альков.
– Отойдите, сэр! – сказал он Гэррету. – Нам не нужны посторонние. – Уик обратился к незнакомцу: – Эндрю Долиш, я арестую вас за попытку убийства Пеннингтона Баркли. Должен предупредить, что все, сказанное вами, будет зафиксировано и может быть использовано против вас в суде.
Глава 18
Пивная, так привлекавшая доктора Фелла, находилась в Блэкфилде и называлась «Хэмпширский йомен». На фоне вечернего неба мерцали оранжевые огни нефтеперерабатывающего завода в Фоли. В воскресенье 14 июня в длинном баре «Йомена», уютно освещенном настенными лампами в красных абажурах, происходило нечто вроде скромной вечеринки.
В углу за столиком восседал с кружкой эля доктор Гидеон Фелл. Напротив сидела Фей, потягивая третью порцию коктейля с шампанским. По одну сторону от нее Ник Баркли смаковал виски с содовой, а по другую Гэррет Эндерсон проделывал то же самое с «Пиммс № 1». Табачный дым медленно поднимался к потолку.
– Значит, это был старина Коук и Литтлтон? – громко осведомился Ник. – Но что толкнуло его на это грязное дело? Вы говорите, что он рассчитывал заполучить Дейдри?
– Если ты заткнешься минут на пять, – заметил Гэррет, – доктор Фелл сможет все нам объяснить.
– Я совершенно нем! – заявил Ник. – С этого момента по сравнению с моей немотой Сфинкс выглядит болтуном, а собрание квакеров – толпой сплетников. О'кей, Солон, выкладывайте!
Доктор Фелл отложил пенковую трубку.
– Если мне позволят начать с начала, а не с середины, как меня, кажется, вынуждают поступить, – проворчал он, – то мы сможем полностью обнажить мотивы вышеупомянутого Эндрю Долиша.
Впервые я встретил этого джентльмена в пятницу ночью, когда он приветствовал Эллиота и меня длинными фразами, содержащими крайне мало информации. После этого Долиш надел макинтош, который оставил ему сын, взял набитый портфель и уехал (вернее, якобы уехал) в своей машине.
Запомните этот макинтош – длинный, легкий, голубой плащ, который мы впоследствии видели висящим в коридоре перед его кабинетом. Запомните и портфель. Мы вернемся к этим предметам.
Любопытно сравнить ту маску, в которой он появлялся перед окружающими, с его подлинным лицом. Маска изображала степенного, начисто лишенного воображения, верного друга семьи. Реальное лицо, невольно проглядывающее из-под нее, имело совсем другие черты. Этот человек умен, даже остроумен и отнюдь не лишен воображения – когда он забывается на минуту, его манеры становятся не менее театральными, чем у самого Пеннингтона Баркли. Но его основная характеристика – тщеславие. Он просто его олицетворение. Стремление становиться в позу и вещать бросается в глаза. Кажется, Пеннингтон Баркли прокомментировал эту черту?
Ник стукнул кулаком по столу:
– Еще как! «Не стойте и не надувайтесь, как Маколи перед тем, как высказать свое суждение».
– Верно, – кивнул доктор Фелл. – Эта его особенность столь же очевидна, как страсть Эндрю Долиша к созерцанию себя в зеркале.
– Зеркало! – Кулак Ника снова опустился на стол. – Боже правый, ну конечно! Я заметил, как он бросал взгляды на большое венецианское зеркало над камином в библиотеке, когда стоял рядом с Дейдри. Но я никогда не думал…
– Даже когда зеркала нет поблизости, – сказал доктор Фелл, – его могут заменить полированный серебряный диск и стекло книжного шкафа. И то и другое есть в его кабинете, где мы побывали в субботу. Но прошу прощения, леди и джентльмены! Я забежал вперед и теперь должен вернуться.
Вечером в пятницу, незадолго до одиннадцати, Пеннингтону Баркли выстрелили в грудь. Это была не неудавшаяся попытка самоубийства с холостым патроном, которую я вам уже описал, а настоящее покушение.
Нам уже было известно то, что говорили миссис Баркли, Ник, Гэррет Эндерсон и Эндрю Долиш во время поездки в автомобиле из Брокенхерста к Локтю Сатаны. Мы также знали, о чем беседовали эти четверо вместе с Пеннингтоном, Эстелл и доктором Фортескью во время многозначительных эпизодов в библиотеке, прежде чем Баркли выставил всех оттуда без двадцати одиннадцать. В рассказах очевидцев наш достойный адвокат начал представать в весьма любопытном свете.
– Что вы имеете в виду?
– На вокзале Ватерлоо, где вы втроем сели в поезд, Долиш уже настаивал на возможности самоубийства. Он не слишком на это напирал – даже дал задний ход, когда понял, что зашел чересчур далеко, – но постоянно выдвигал это предположение. Смысл его сетований состоял в том, что он опасается самоубийства и хочет его предотвратить.
С другой стороны, что вы услышали в автомобиле по пути в Грингроув? Пеннингтон Баркли приобрел револьвер 22-го калибра. «Револьвер был ошибкой. Я не должен был позволять ему покупать его, а тем
