– Никак не могу понять, – вновь повторил свои слова маркиз. – Дело осложняется еще и тем, что мы ничего не можем узнать о ней. Если она все-таки согласится, мы обязательно должны будем принять какие-то меры предосторожности, чтобы она сохранила все это в тайне.
– Я полагаю, что было бы лучше всего, если б вы отправились в Чард, – сказал капитан. – В конце концов, летом там просто замечательно. Пройдет не так уж много времени, и начнется охотничий сезон, так что эти шесть месяцев пролетят незаметно. И потом, ты мог бы устраивать званые приемы.
– Ну положим, меня совершенно не заботят званые приемы, – ответил маркиз довольно грубо. – Да, думаю, это и не имеет значения; я готов на все, лишь бы прожить там остаток своей жизни.
Капитан Вест похлопал его по плечу.
– Отправляйся и уговори Мелинду, – подтолкнул его он. – Если тебе не удастся одолеть ее, я больше никогда в жизни не поверю в тебя как в сердцееда.
Он взял свой цилиндр, который подал ему швейцар, сбил его слегка набок и вышел на улицу.
Маркиз вздохнул и вернулся в гостиную. Мелинда спала. Голова ее откинулась назад, на шелковую подушку. Он стоял и смотрел на нее. Сейчас она выглядела такой юной и такой ранимой.
Было что-то чрезвычайно трогательное и невинное в ее маленьком личике в форме сердечка с острым подбородком, длинными темными ресницами и бледными щечками. Уголки ее маленького рта немного опустились, как будто она была очень несчастна.
И тогда, во внезапном озарении, маркиз осознал, что он в этот вечер уже не сможет больше бороться с ней. Он понимал, что в его собственных интересах следовало бы немедленно разбудить Мелинду и вырвать у нее согласие участвовать в сговоре, но по непонятной причине не мог заставить себя поступить так. Вместо этого он поднял ее на руки. Она шевельнулась, но не проснулась и, как будто инстинктивно почувствовав потребность в утешении, склонила свою головку на его плечо.
Осторожно неся Мелинду на руках, маркиз поднялся по широкой, покрытой ковром лестнице в ее комнату. Горничная, ожидавшая снаружи, открыла перед ним дверь; маркиз вошел в комнату и положил Мелинду на кровать. Девушка опять пошевелилась, но не проснулась. Маркиз осторожно убрал свои руки и вышел из комнаты, не проронив ни слова.
Когда на следующее утро Мелинда проснулась и полностью пришла в себя, она сначала никак не могла понять, где находится. Судя по незнакомой, с роскошными мягкими перинами кровати, она была вовсе не в бедно обставленной маленькой спальне дядюшкиного дома, в которой она прожила около года. Затем всплыло воспоминание о том болезненном, странном состоянии, в котором она проснулась предыдущим утром, и она тут же открыла глаза, страшась, что вновь увидит ту безвкусно обставленную комнату с запертой дверью в доме миссис Харкорт, которая неизъяснимым образом навеяла на нее ожидание несчастья.
Сквозь тяжелые парчовые шторы в спальню пробивался солнечный свет. Она смогла различить очертания большой комнаты и край кровати с пологом, на которой она лежала. И в тот же миг она вспомнила все, что случилось накануне.
Она была на площади Гросвенор, и где-то здесь, в этом огромном доме лежит покойница-маркиза, а сам маркиз дожидается момента, чтобы снова начать уговаривать ее.
Ее пробрала дрожь, хотя она и лежала под одеялом. Мелинда вновь закрыла глаза, как будто хотела отгородиться от этого мира и всех его горестей и тревог.
«Я должна уехать», – сказала она себе, в то же время ощущая мягкость благоухающих лавандой полотняных простыней и аромат цветов, которые стояли в стеклянной вазе на комоде.
Еще никогда в жизни она не жила в столь роскошной обстановке; никогда раньше у нее не было горничной, которая готовила бы ей ванну, помогала бы ей одеваться, которая причесывала бы ее и надевала шелковые туфельки на ее крошечные ножки.
«Я не должна думать о таких вещах», – предостерегла себя Мелинда; и все-таки из-за того, что ее так долго унижали как бедную родственницу, одна мысль, что за ней будут ухаживать, доставила ей радость. Она думала о прекрасных платьях, которые висели в гардеробе. Они могли бы принадлежать ей, и не только они, но и многое, многое другое, что бы она ни пожелала. И единственное, что она должна для этого сделать, – это согласиться на просьбу маркиза.
Она села в кровати. Теперь она вспомнила – смутно, как бы пробуждаясь от сна, – что раздевала ее горничная. Но как она поднималась по лестнице, Мелинда вспомнить не смогла; единственное, что запомнилось, это неодолимая потребность заснуть, которую она испытывала, оставаясь одна в маленькой гостиной.
– Нет, я непременно должна уехать, – вслух произнесла Мелинда.
Непонятно почему, но она чувствовала себя загнанной, словно лиса, за которой несется по полям свора собак и которая знает, что никогда не будет в безопасности до тех пор, пока не скроется в своей норе.
Мелинда была бы в безопасности только с нянечкой. «А когда эти пятьсот гиней кончатся? – спросил холодный голос из самой глубины ее разума. – Но этих денег хватит на годы и годы вперед, – сказала она себе. – Но не навсегда, а кроме того, нянечка уже стара и в любой момент может заболеть. Почему не сказать себе со всей определенностью, что остаться в таком положении было бы очень небезопасно? А он предлагает тебе тысячи и тысячи фунтов. Почему ты боишься принять его предложение? Но это нехорошо. Я уверена, что это нехорошо, – спорила сама с собой Мелинда. – Но разве играть роль его жены намного труднее, чем исполнять обязанности гувернантки или компаньонки? А ты не подумала о том, как будешь жить, если тебе положат жалованье тридцать фунтов в год?»
– Тридцать фунтов в год, – прошептала Мелинда. – А можно получить сразу три тысячи, если согласиться!
В дверь постучали.
– Войдите, – сказала она почти с опаской, надеясь только на то, что увидит Глэдис – ту маленькую горничную, которая помогала ей одеваться перед свадьбой.
– Я не знала, в котором часу вам хотелось бы вызвать меня, миледи, – сказала Глэдис, – поэтому не будила вас. Но уже почти десять часов.
– Неужели так поздно? – воскликнула Мелинда. – Я должна встать немедленно.
