— Теперь это не имеет значения.
Залитая ярким полуденным солнцем кубическая громада дома имения Вайсбах на этот раз не показалась мне такой мрачной, как при первом знакомстве. Еще с вершины холма мы заметили во дворе людей и несколько запряженных лошадьми подвод.
Въехав в ворота, мы увидели такую картину. На крыльце, окруженный десятком людей, стоял приземистый лысоватый человек в сапогах и галифе. Похоже было, что он обращался к ним с какой-то речью. Наше появление оказалось для всех неожиданным. Все повернулись в нашу сторону, а стоявший на крыльце человек растерянно остановился на полуслове. Однако он быстро взял себя в руки, повелительным жестом заставил всех разойтись к подводам и неторопливо спустился вниз со ступенек.
Мясистое, с крупными чертами лицо его было гладко выбрито. Между пухлыми розовыми губами светился ряд золотых зубов. Темные щелки глаз под белесыми бровями показались мне очень знакомыми — они были точно такие же, как и у старика со слуховой трубкой.
Я догадался, что навстречу нам шел сам Штейнбок.
— Рад, что вы приехали, господин комендант, — голос у него был низкий и немного сипловатый. — А я только что хотел навестить вас сам.
— Вот как? — Крайнев вышел из машины. — И чему же я был бы обязан такой честью?
— Да вот мы здесь решили, что ждать больше нельзя. Эти люди слишком долго работали, и они должны получить свое. Почему, собственно, мы должны ждать распоряжение свыше? Разве нам здесь не виднее, что нужно сделать, чтобы восстановить справедливость? Мы всегда жили одной семьей, сообща вкладывали свой труд в нашу землю.
— Подождите, подождите, — остановил его Крайнев, — я что-то не совсем понимаю, о чем вы говорите.
— Господин Штейнбок решил провести реформу сам.
Мы обернулись. Позади стояли Ринге и еще несколько батраков. Штейнбок нахмурился:
— Вы получили свое и идите. Здесь решится вопрос и без вас.
— Одна из особенностей реформы как раз заключается в том, господин Штейнбок, что ни один вопрос не решается без них, — Крайнев кивнул головой в сторону Ринге и его друзей.
— Мы тоже так думаем, — Ринге остановил жестом руки тех, кто хотел отойти. — И лучше подождем, что скажет настоящая реформа.
Штейнбок горько усмехнулся.
— Этот человек никогда не был доволен. Я столько лет содержал его брата, в трудные минуты он и сам кормился около меня. Сейчас я ему даю больше, чем другим, и вот благодарность…
Морщинистое лицо Ринге потемнело. Сжав кулаки, он шагнул вперед:
— Мне не нужно подачек, господин Штейнбок. Мой брат оставил половину жизни на вашей земле, да и моих соков в ней немало.
Ринге круто повернулся и зашагал по двору.
— Видели, господин комендант, все довольны, только что благодарили меня, а один человек готов все испортить.
— Так о чем здесь все-таки идет речь? — спросил Крайнев.
— Дело в том, господин комендант, что я прекрасно понимаю благотворные последствия социальных перемен. Мы в старых условиях были бессильны что-либо изменить, провести какие-то оздоравливающие мероприятия. Но теперь… Теперь у нас самое широкое поле деятельности.
— Господин Штейнбок, — перебил Крайнев, — исторические факты и сопоставления меня не интересуют, я все еще не знаю, что здесь происходит.
— Я решил восстановить справедливость, господин комендант. Свой второй дом мы уже передали под организацию коммуны. Теперь я хочу отдать тем, кто помогал мне работать, излишки земли и инвентарь. Имею ли я право на это или комендатура будет чинить мне препятствия?
— Мы восхищены вашим великодушием, которое тем более трогательно, что до реформы осталось так немного. Но мне кажется, господин Штейнбок, что те, кто ее составляет, учтут интересы всех безземельных крестьян значительно полнее, — Крайнев подчеркнул слово «всех». — Да и ваши батраки, как мы только что видели, не особенно восторженно…
— Один только этот смутьян, — злобно перебил Штейнбок, — один только он. Кто откажется от такого подарка?
— Оставим пока этот разговор, господин Штейнбок. Может быть, вы пригласите нас в дом?
— О, простите, — пробормотал тот, — я так был занят всеми этими делами. Прошу, пожалуйста, за мной.
Грузно ступая толстыми ногами, затянутыми в голенища сапог, он двинулся к дому.
Пока происходил весь этот разговор, я наблюдал за Штейнбоком. Роль благодетеля своих батраков ему явно не удавалась. В этом отношении ему следовало бы кое-чему поучиться у дочки. Ход, задуманный им, конечно, меньше всего был рассчитан на то, чтобы обмануть нас. Для этого он выглядел слишком наивно. Расчет крылся в другом — привлечь на свою сторону работающих в имении батраков, настроить их против нас, если мы не утвердим его «подарка». Потому-то маленькие глазки Штейнбока, обращенные на Ринге, вспыхнули ненавистью, когда тот осмелился отказаться от «подарка».
Когда мы поднялись по ступенькам, я еще раз оглядел двор. Около конюшни стояла группа людей, о чем-то оживленно беседовавшая. В центре ее поднималась высокая фигура энергично жестикулирующего Ринге.
В огромном зале было все так же пустынно и мрачно. Даже сиявшее на дворе солнце, пробиваясь сквозь окно, не могло разогнать господствовавшего здесь полумрака.
Штейнбок указал на стоявшие у стола кресла.
— Прошу. Они скрипят, но еще держатся. В моем доме, к сожалению, все уже пришло в ветхость…
— Господин Штейнбок, — сказал я, — не будем терять времени. У меня есть к вам один вопрос.
Еще во дворе я заметил, что глаза хозяина с какой-то скрытой тревогой следили за мной. Новое, незнакомое лицо, наверное, настораживало его.
— Пожалуйста. Рад служить, чем могу.
— Когда вы в последний раз видели Витлинга?
В эту минуту я пожалел, что мы ушли от дневного света, и какая тень промелькнула в маленьких темных глазах Штейнбока, осталось для меня неясным.
Неожиданно он засмеялся дребезжащим смехом.
— У меня столько бывает посетителей из соседних имений, что сказать точно…
— И все они бывают по делу?
— Конечно. Теперь не время для званых обедов.
— И все дела, которые вы с ними имеете, заносите, конечно, в особую книгу?
Он кивнул головой.
— Витлинг был тоже по делу?
— Не совсем. Речь шла о долге его хозяина. Я считал, что управляющий обязан расплатиться за него, если того нет в живых…
— Витлинг отказался?
— О покойниках плохого не говорят, но это был очень упрямый, несговорчивый человек.
— И вы согласились?
— Я пытался его убедить, но все оказалось напрасным.
Голос Штейнбока становился все увереннее. С каждым его ответом я убеждался, что он заранее подготовился к вопросам.
— Вы разговаривали с ним здесь или в Грюнберге?
Штейнбок ответил не сразу. Казалось, он колебался, не зная, насколько далеко распространится наша осведомленность.
— И здесь и там. Я ехал в город и завернул по пути в Грюнберг… Вы разрешите оторваться на одну только минутку, я позову дочь. Нужно отдать кое-какие распоряжения по хозяйству. Элизабет! — крикнул он, подойдя к одной из дверей, затем вернулся к столу. — Слушаю вас.
