— А теперь, господин Штейнбок, — сказал я, посмотрев ему в глаза, — скажите, что вы знаете о профессоре Абендроте?
Вот с этого мне и надо было начинать. Даже полумрак зала не смог скрыть бледности, которая разлилась по мясистому лицу хозяина. Этот вопрос, казалось, вызвал у него нервный удар. Тяжелое тело его обмякло и опустилось в заскрипевшее под его тяжестью кресло. Такого эффекта не ожидали ни я, ни Крайнев. Последний подошел к столу и налил из графина воды в высокий граненый стакан.
— Фрау Штейнбок, — обернулся он к показавшейся в это мгновение встревоженной хозяйке, — помогите, пожалуйста, отцу: ему плохо.
— Это сердце, — прохрипел Штейнбок, — проклятое сердце. Все чаще и чаще. Оно загонит меня в гроб… Так о чем вы спросили, — сказал он глухим голосом, — о профессоре, профессоре…
— Абендроте, — медленно и ясно повторил я. — Может быть, вы, фрау Штейнбок, ответите на этот вопрос?
Она держала взятый у Крайнева стакан, который так и не успела подать отцу. Лицо ее оставалось каменно спокойным.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — холодно ответила она, ставя стакан на стол. — И вообще не знаю, чего добиваетесь. Можете отнять у нас все — это ваше право, право сильного, но издеваться над людьми, которые не могут ответить вам тем же…
— На это обвинение я отвечу, фрау Штейнбок, — сказал я, — если вы сейчас принесете сюда плащ, в котором были, провожая нас в прошлый приезд…
Дочь оказалась покрепче отца. Но и на этот раз удар, несомненно, достиг цели. Кровь отхлынула от ее лица, пальцы вцепились в угол стола.
— При чем здесь плащ? Он принадлежит моему шоферу. Я надела его случайно. Может быть, вчера он променял его вашему солдату за бутылку водки…
— Значит, его нет?
— Я ничего не утверждаю, — зло сказала она. — Но я не обязана знать, как распоряжаются своими вещами мои слуги.
— В таком случае, я думаю, и вам, и вашему отцу лучше говорить все.
Она окинула меня презрительным взглядом:
— А я думаю, что эта провокация вам не удастся и вы напрасно тратите время.
— Что ж, останемся каждый при своем мнении.
Больше ничего добавлять я не стал. Наглость этой женщины начинала меня раздражать. Я подошел к двери и позвал Селина.
— Останетесь здесь, — сказал я ему. — Эти люди никуда не должны уходить отсюда.
Все это время исподлобья смотревший на нас Штейнбок глухо спросил:
— Это значит, что я арестован?
Не ответив, я повернулся к фрау Штейнбок:
— Как лучше пройти в вашу библиотеку?
Бросив на отца быстрый взгляд, она упрямо сжала губы. Как ни старалась она держать себя в руках, в этом коротком взгляде я не мог не заметить отчаяния. Но она не двинулась с места.
Я пожал плечами:
— Тогда мы найдем ее сами.
И хотя на лестнице, ведущей на второй этаж, нам не попалось ни души, мы нашли библиотеку. Расположение комнат второго этажа этого дома во многом напоминало Грюнберг. Библиотека здесь также являлась одновременно и кабинетом.
— Что ты рассчитываешь здесь найти? — спросил Крайнев, останавливаясь на пороге. — По-моему, оснований для задержания этой пары вполне достаточно. Что тебя интересует? Картины?
— Пока я ничего не думаю, но в Грюнберге все свои находки мы делали в библиотеке. Бери левую сторону комнаты, я возьму правую. Начнем с книг. Если найдешь что интересное — зови меня.
Я не помню случая, чтобы нам повезло больше, чем на этот раз.
Не успел я снять с полки вторую книгу, как услышал за своей спиной удивленный возглас. Крайнев протянул мне объемистый том в темно-зеленом переплете.
— Открой, — сказал он, прищурясь.
Я открыл переплет. Это был один из томов «Истории немецкой литературы» Франке. Заштрихованной надписи на нем не было.
— Не там, открой в середине.
Я последовал его совету и чуть не уронил на пол пакет. В нем находилась толстая тетрадь в синей обложке. На ней в углу я заметил надпись карандашом: «Передаю начало зап. В. и второй ингредиент. Третий доставлю сам». Ни подписи, ни числа не было, но я не сомневался, что держу в руках пропавшие из Грюнберга записи Витлинга. По-видимому, эти бумаги были готовы к отправке.
— Второй ингредиент, — произнес Крайнев, смотревший через мое плечо на запись. — У тебя имеются по этому поводу какие-нибудь соображения?
— Если за первый принять копию, — в раздумье произнес я, — то…
— То вторым должна являться тоже картина? Но в этой комнате я не вижу ни одной. Значит, это не картина или ее здесь нет. Минуту, — вдруг остановил он сам себя. — Ты обратил внимание, сколько здесь пыли! Ручаюсь, что с неделю этих полок не касались ни тряпка, ни щетка. Хозяйка, наверное, эти дни была занята куда более важными делами. Ты знаешь, почему я снял первой именно эту книгу? Думаешь, интуиция? Ничего подобного. Мне просто показалось, что слой пыли на полке перед нею немного тоньше, чем перед остальными. Так вот, давай этот факт и возьмем за основу. Если неаккуратность хозяйки один раз помогла нам, почему она не поможет второй? Давай продолжим поиски: если пакет и этот второй ингредиент доставлены сюда одновременно, то мы его найдем.
— Ты мыслишь безупречно, — сказал я. — Что ж, давай начнем. Деление комнаты остается прежним.
На моей стороне, кроме полок с книгами, находился длинный, похожий на сервант, шкафчик, на котором стояли различной формы вазы и фарфоровые статуэтки. Тончайшая серебристая пленка пыли покрывала гладкую полированную поверхность шкафчика. Одну за другой я приподнимал статуэтки и убеждался, что под ними оставался свободный от пыли отпечаток основания. Давно уже их не трогали с места. В вазах к тому же лежала пыль и на внутренних стенках. Последней оказалась небольшая ваза, мало отличающаяся от двух других, стоявших рядом. Я приподнял ее. На серванте остался отпечаток не круга, а тонкого кольца. Вазу поставили сюда позже всех остальных стоявших рядом с ней предметов. И в середине ее пыли было значительно меньше. Я внимательно осмотрел ее со всех сторон. Она была цилиндрической формы на массивной литой подставке. Стенки ее были покрыты тончайшей резьбой — замысловатым восточным орнаментом. По теории Крайнева, это и должен был быть второй ингредиент. Но так ли это на самом деле? Как это проверить? Я знал, что ни Штейнбок, ни его дочь не подтвердят этого.
Я постучал пальцем по стенкам вазы и услышал ясный мелодичный звук. Несомненно, она была вылита из чистого серебра. На обратной стороне подставки был вдавлен в металл четырехугольник пробы. Я поднес его к глазам и вдруг вместо цифр увидел четыре буквы «O. M. M. P.».
Да это и был второй ингредиент!
— Товарищ капитан, — позвал я Крайнева, торжественно ставя вазу на письменный стол. — Ваш метод гениален. Вы имеете все данные, чтобы стать первоклассным детективом.
Он поклонился с серьезным видом, а потом бросил хмурый взгляд на свои испачканные пылью одежду и руки.
— Нет уж, увольте. Никогда не думал, что эта работа настолько пыльная. И, честно говоря, не думал, что все закончится так быстро. Просто обидно, что хозяева были такого низкого мнения о наших умственных способностях.
— Теперь они заговорят. Другого им ничего не остается. И все-таки очень правильно, что мы вели себя так осторожно в наш прошлый приезд. Вызови мы малейшее подозрение, и сегодняшней удачи не было бы.
Темнело, когда наша машина въезжала в Нейштадт.
Мои предположения, что под давлением обстоятельств отец и дочь станут разговорчивее, не
