Калашникова.
– Вставай, вставай! – Жанна трясла его за плечо. – Машина заправлена. Пора ехать! Что делаем с пленными?
Он встал и потянулся так, что хрустнули кости.
– А-а-а-ай! – Он посмотрел на сидящих в тени фургона.
Джеймс – в военной форме с оборванными погонами и широкой улыбкой на лице. Oоновец скрестил руки и смотрел зверем. Очки он не нашел – и теперь щурился, так что злоба толстого, полуголого мужика не воспринималась угрожающе. Выглядел он скорее комично. Прислонившись спиной к огромному колесу, сидел водитель. Пятно на его лбу приобрело лиловый цвет. Кисти рук обмотаны изолентой. Он явно не понимал, что происходит, и, очевидно, очень боялся.
– Разбудила бы, Жанн... – Макс виновато покосился на негритянку. – Сколько ты этих головорезов в одиночку сторожила? Час?
– Два. – Африканка хорошо чувствовала себя в роли воительницы, но упускать момент попенять Яцкевичу она не собиралась. – Что, командир, хорошо поспал?
– Так себе, – он потупился. – Жанна, извини, пожалуйста. Виноват. Осознал. Больше не повторится.
– Ну вот, не дал мне поругаться. Ладно, прощаю. Нужно выезжать, до Багдада далеко. – Негритянка подмигнула журналисту. – Максим, каков план?
– Сначала переоденемся. Ты – комиссар ООН. Я – журналист. Кстати, что в фургоне, посмотрела?
– Нет. А что, нам что-то надо? – Она даже не подумала о грузовике.
– Пойдем, глянем.
Прицеп был заперт на большой висячий замок.
– Надеюсь, ключ в зажигании. Идеально – оставить пленных в прицепе.
Максим залез в кабину и не глуша двигатель отцепил искомый из вороха брелоков, открывашек и других ключей. Максу понравился резиновый полосатый шарик, и он взял его себе на память.
Огромный фургон был пуст.
– Господа невольники, проходите, пожалуйста! Через некоторое время вас освободят и вы станете героями, пережившими смертельную опасность в волосатых лапах сионистских агрессоров! Жанна, у тебя лапы волосатые?
Девушка засмеялась, показывая розовые ладони.
– Джеймс, отойдем на минутку! – И, когда журналист подошел, Макс приобнял его и отвел от остальных. – Смотри! Ты слишком много о нас знаешь. Постарайся дать нам хотя бы два часа. Не думаю, что они найдут вас быстрее, но мало ли... Прицеп я закрою на замок и припру к дереву, машину заглушу и ключи заберу, так что – незваные гости до вас не доберутся. И еще, карточку памяти с фотографиями спрячь где- нибудь, обыщут ведь – и заберут. После войны возьмешь, опубликуешь. Если доживу, будет мне под 80, вспомню молодость. У тебя три минуты, иди.
Ооновца и водителя освободили. Прибежал Джеймс и поблагодарил Максима. Все поднялись в прицеп.
– Ну – все. – Жанна была серьезна. – В машине есть спутниковое противоугонное устройство, вас найдут. Счастливо оставаться! – Она козырнула и спрыгнула на землю.
– Ник, не обижайся! Расстреляли тебя за дело и не до конца. Джеймс, приятно было познакомится с тобой! Ибрагим, – водитель испуганно вскинул голову. – Салям алейкум!
Он сказал арабское приветствие. Да и на иврите похоже: «Шалом алейхем». Яцкевич повесил замок и, сдав грузовик назад, припер дверцы прицепа к самому большому дереву на поляне. Затем заглушил двигатель и выкинул ключи в кусты.
– Ну, вот и все, Жанна, осталось самое сложное. Устала? – Да.
– Попытайся отдохнуть, пока будем ехать. Ну... С Богом!..
Максим сжал зубы и завел «Лендровер».
15
Ехать было просто. Движение было редким. На трещины и неровности дороги машина реагировала мягким покачиванием. Макс держал 90, он выключил музыку и стал думать о произошедшем за последние полутора суток.
Началось как игра, но теперь все было абсолютно реально, если не считать, что он находился в 2060 году, в Сирии, а рядом дремлет негритянка.
Да уж... Реальнее не бывает...
Жанна вдруг открыла глаза и спросила абсолютно неожиданную вещь:
– Максим, ты доволен жизнью?
Он сунул конфету в рот и задумался. Спустя некоторое время он с улыбкой ответил:
– Которой из них?
Девушка не приняла шутливый тон и продолжила:
– Я серьезно. Доволен ли ты настоящей жизнью? – Она поморщилась. – Стрельба, побег, издевательства над ооновцем... Прикол, конечно, но не более того. А когда вернемся? Прибор Фукса, естественно, сгорит, восстановить он его не сможет. Жизнь продолжится... Расскажи о себе. О чем ты мечтаешь? Что ненавидишь?
Макс задумался.
– А, собственно, к чему эти вопросы? Интерес профессиональный или личный?
– Личный. Представь себе – ты мне интересен.
Она взглянула на него и положила руку на волосатое колено.
– Да так... – промямлил Максим. – Так много хочется тебе сказать, а в общем-то – нечего. Все как-то обычно: учусь, работаю, раз в год на месяц хожу в армию... Там бывают приключения не хуже этих. – Он кивнул на уплывающую назад деревню с минаретом.
– Ничего себе – обычно!
– Ну, у нас все мужчины так. Это нормально. Наша с тобой действительность настолько разная, что моя жизнь дома была бы для тебя немногим менее странной, чем эта.
Макс открыл окно и выплюнул конфету. Невкусная. Диетическая.
Ворвавшийся горячий ветерок заставил прищуриться. Запахло лесом и дымом, видимо, кто-то жег костер. Закрывать окно не хотелось.
– Тебе не жарко? – Спросил он. – Давай ехать с кондиционером и открытым окном.
– Давай. Но расскажи о себе, пожалуйста.
Максим помедлил, раздумывая.
– Жанн! Давай оставим. Так хорошо расслабиться. Успеем еще вернуться в реальность. Давай лучше поговорим о любви...
– Ну, давай. Ты когда впервые влюбился?
– Лет в двенадцать, – уголки его губ потянулись вверх. – Это была очень особенная любовь!
– Так-так-так, – Жанна выпрямилась и повернулась к Максу, приготовившись слушать.
– Чистая, бескорыстная, безответная любовь... – Он сделал паузу и, не сумев сдержать ухмылку, закончил, – это была любовь к Родине и Партии. Такое извращение даже Нику Клеменсу не снилось.
Разочарованная девушка с силой ударила по ноге и зло спросила:
– Какой еще, к черту, партии?!
– Коммунистической, конечно.
Она отвернулась, и Максим понял, что его шутка для южноафриканки совсем не подходит, что Советский Союз ей – не ближе Атлантиды, и что она хотела приблизиться к нему, а он...
«Да, – подумал Макс. – Вот тебе и межкультурное непонимание...»
– Жанна, Жанна, – попросил он. – Прости, пожалуйста.
И, когда она повернулась к нему, продолжил:
– Мне было пятнадцать лет, а ей четырнадцать, – Максим замялся, но когда девушка взяла его под руку, продолжил. – Это была невероятная любовь, такое может быть только в 15 лет... – Он снова замолчал.
– Молодой, да ранний! Да, Максимка?
Не обращая внимания на реплику он продолжил:
