стреляет...»
Жанна рассмеялась и положила свою черную ладонь на руку Макса, держащую руль.
– Знаешь, Максимка. Я тебя очень уважаю и верю твоим словам, но... То, что ты рассказываешь, абсолютно нелогично. Этого просто не может быть. Извини, но ты за одну из сторон, поэтому – необъективен. Не может быть так, что террор просто потому, что это – кейф. Ты просто ненавидишь арабов.
– А почему бы и не кейф? Остановку видела? Ее сожгли просто потому, что кому-то был кейф ее сжечь. Никакого другого объяснения вандализму я не нахожу. И неправда, что я арабов ненавижу. Ненавидеть большую группу людей – не умно. Не важно по какому признаку они объединены. Всякие есть. Но одно меня удивляет...
– Что?
– Если людей уничтожают по национальному признаку – это называется геноцид.
– Ну?
– Значит террор – геноцид в чистом виде. А в Газе – демократически избранное правительство ХАМАСа главной своей целью называет уничтожение Израиля посредством террора против мирного населения. Но все молчат, и в геноциде обвиняют именно Израиль!
Девушка помолчала, но недолго.
– Ну, вот здесь ты не прав! Я насчет аналогии «терроризм-вандализм», – снова решила возразить Жанна. – Там – кинули камень и убежали, а здесь – люди жизнью рискуют. И зачастую – погибают. Согласись – это война. А война – дело, если и не благородное, но и не лишенное романтики.
– Что! – От негодования Максим подскочил. – Где ты видела, чтобы на войне легитимными целями были дети?! Ну ты даешь! Романтика террора! Это может быть только романтикой Морлоков!
– Кого? – Девушка уже пожалела, что подлила масла в огонь. Она положила Максу руку на плечо, но тот сбросил.
– Морлоки – подземные жители в романе Уэллса. Они выходили по ночам, чтобы сожрать зазевавшихся Элитов, этаких воздушных и романтичных, живших на поверхности земли. А то, что сопоставление вандализма с терроризмом корректно, доказывает соотношение «преступление-наказание». В первом случае, – за разбитый фонарь – штраф. Во втором, – за убийство или массовое убийство – гибель или даже тюремное заключение. Но – и в том, и в другом случае – поймать преступника чрезвычайно тяжело. Как поймать хулигана, бросившего на пустой улице камень в фонарь, или террориста, расстрелявшего еврейский автомобиль на ночном шоссе? – Максим сжал зубы и тяжело дышал. – А из Газы очень любят запускать ракеты с площадок перед школами и из песочниц в детских садах. При этом любой погибший – мирный или якобы мирный палестинец – является предметом всемирного осуждения Израиля.
– Ладно, Макс. Давай, переменим тему. Я понятия не имею о ваших отношениях с арабами, и ты пользуешься этим. Во всех газетах я вижу бедных, грязных палестинских детей и – вооруженных до зубов израильских солдат. Очень сложно убедить меня в том, что эти солдаты несчастны, и эти голодные дети – причина их грусти. – Жанне до смерти наскучил палестино-израильский конфликт.
– Ладно, оставайся при своем мнении, – обиделся мужчина. – Тебе-то что до этого?
– Ну, не обижайся, Максимка! Почему бы вам просто не оставить арабов в покое?
– Да мы бы с удовольствием... Знаешь, я недавно был в Мейтаре.
– Где это?
– Такой богатый поселок в пустыне Негев, на юге Израиля. Рай, построенный на песке.
– Очень хорошо! Я рада за жителей Мейтара, – африканка раздраженно махнула рукой, отгоняя муху, залетевшую в прохладу салона через открытое окно.
– Нет, ты, пожалуйста, послушай! – В его голосе зазвучали железные нотки. «Так, скоро подеремся, – подумала девушка. – Из-за чумазых арабских детей...»
– Я вся – внимание! – Она повернулась к водителю, сделала серьезное лицо и прижала к щеке ладонь.
– Так-то лучше, – буркнул Макс. – Так вот, Мейтар, – рай в пустыне. Везде зелень, дома с черепичными крышами, разноцветные детские площадки и все такое.
– Звучит хорошо. Ну, а где пойнт? – Жанна старательно демонстрировала заинтересованность, что было непросто.
– Пойнт? – переспросил он. – Пойнт в том, как это все достается. Знаешь, чего стоит вырастить дерево в пустыне? – и, не дожидаясь ответа, продолжил. – К каждому корню подтянут шланг, рядом вкопан датчик, с которого в компьютер поступает информация о том, нужно ли этому корню выделить еще каплю воды.
– И, конечно же, все эти шланги протягивают арабы? – Она повысила голос.
– Конечно! – его тон не изменился. – И они очень рады, что есть работа. Ты же не думаешь о бедных китайцах, которые по колено в воде растят рис, когда покупаешь китайский пылесос за гроши?
– Нет, – созналась Жанна. – Просто рада, что сейчас все так дешево стоит.
– Ну так вот, – в пяти километрах от Мейтара стоит арабская деревня Ум-эль-Балак. И нечистоты там текут по прямо улице, а почему?
– Нищие люди! В муниципалитете нет денег?
– А откуда им взяться, если муниципальный налог никто не платит? При этом, государство постоянно переводит им деньги. Да толку нет, все остается по-прежнему, разве что у кого-то появляются роскошные виллы и новые машины. А рядом – чистенький Мейтар, естественный предмет ненависти, как и все евреи. И этому кошмару нет конца! Рожденные в ненависти ее же и порождают!
– Все, Максим, если ты не заткнешься, я выпрыгну на ходу! Будешь воевать в одиночку! Из-за этой дурацкой игры, я – за евреев! И знаешь, что? Не заставляй меня пожалеть об этом! – Макс не ответил. Его плечи поникли. Он смотрел на дорогу, и Жанне вдруг стало жутко жалко этого разочарованного супермена. Так жалко, что захотелось плакать.
– Стой!!
Когда «Лендровер», визжа шинами, остановился и Макс недоуменно повернулся к ней, африканка с силой схватила лацканы гавайской рубашки и притянула его голову к своей, уперевшись своим черным лбом в его.
– Никогда! Никогда! Никогда не смей! – свистящим шепотом проговорила она и впилась в его губы. Ошарашенный мужчина сначала не отвечал, но затем с такой силой обнял девушку, что кости ее затрещали. – Ой! – Придушено пискнула она и, когда Макс отпустил, прилегла на сиденье, положив голову на его колени. – Этот день, – шептала она. – Эти два дня, – слова давались ей с трудом. – Я узнала, что такое любовь... Если вернемся... Когда вернемся... Купи своему соседу огромный букет...
17
По расчетам Макса оставалось еще полчаса до аэродрома, когда он увидел странную конструкцию. Высоко в небе висел огромный дирижабль. Рядом стояла высоченная башня с какими-то кубами наверху Максим съехал на обочину и остановил машину.
– Жанна, там, в бардачке, бинокль. Достань. Хочу посмотреть, что это за чудо.
Девушка передала ему зеленый армейский бинокль. Макс снял крышки и внимательно смотрел на дирижабль. Башня оказалась просто металлической балкой высотой метров в 70. На месте ее удерживали 4 растяжки из железных тросов. На вершине балки, выше места соединения растяжек – поворачивающаяся платформа с генератором. Из генератора к середине пропеллера шел жесткий привод. Очевидно, что пропеллеры диаметром в 30 метров могут выработать массу энергии даже при слабом ветре.
– Вау! Наконец-то! Я давно думал, что добывать электроэнергию из нефти – кощунственно. Странно, что евреи до этого не додумались.
– Дай-ка глянуть! – негритянка нетерпеливо тянула руку, постукивая ногой.
– Гляди, молодцы какие! – Студент вернул бинокль.
– Что это? – недоуменно спросила она.
– Это ветровая электростанция, очевидно, снабжает энергией тот городок. – Он показал рукой на видневшиеся неподалеку белые пятиэтажные дома. – Понимаешь, главная проблема таких электростанций – вибрация. Поэтому они и поместили ее на дирижабль и сделали там два вертящихся в разные стороны пропеллера. Наверняка там стоит компьютер, который меняет шаг винта, выбирая оптимальный. Молодцы! Уж не знаю, как это все работает, но очевидно: если такую махину отгрохали – окупается. Интересно,
