непременно в прозрачных, слегка дымчатых газовых мини-платьицах – мечта дальнобойщика и бандита средней руки. Тут и там мелькали, а чаще тихо сидели за столиками девицы для, похоже, самых продвинутых завсегдатаев или латентных пидорасов: слабовыраженные половые признаки при, впрочем, весьма длинных ногах и наличии таки всего, что положено, задумчивые богатые глаза с бескорыстным выражением, медленный поворот головы и вообще неспешность и несуетность, – короче, вообще становилось непонятно, что они тут делают и как попали. Эта странность выделяла девиц из общей толпы и, наверно, страшно поднимала их цену, – будь они высокими профессионалками, жрицами красивого разврата, которые в нагрузку к обязательной программе еще блещут актерским мастерством, или вправду чистыми танцовщицами, при том что последнее выглядело б страшной экзотикой и делало б их самыми редкостными зверями в этом зоопарке.
Так именно два таких прекрасных животных и подошли к Доктору. Ему было-таки приятно, что именно такие подошли к нему. Они присели за столик, улыбнулись вразнобой, и одна спросила:
– Вам скучно?
– Да ну, – ответил Доктор.
– В каком смысле «да ну»?
– В хорошем, – ловко и не смешно пошутил он, с удовольствием думая об этих девицах, пытаясь угадать, отчего у них такая гладкая кожа и такие плавные переходы от выпуклых пухлых деталей тела к тонким и продолговатым; отбор ли велся какой особый, или медовые ванны и мучительные упражнения на иностранных качальных станках сказались. Самая же могучая загадка из тех, какие тут мучили Доктора, была такая: отчего Большой театр не наймет таких же безупречных, идеальных бабочек? Зачем он принимает на службу невзрачных девушек с короткими ногами? Хотя объяснение могло быть самое простое: а чтоб показать, что талант и Божья искра главнее тела. Может, Большой устраивал, пытался устроить из этого свою какую-то мандалу...
– Можно нам заказать что-нибудь? – невинным голосом спросила вторая девица – та, которая до сих пор помалкивала.
– Знаю я вашу блядскую натуру, вы сейчас начнете французского шампанского требовать, – заранее попрекнул их Доктор. – Нельзя вам ничего заказывать, я сам все, что надо, вам закажу. Вот – зеленого чая хотите? Сам знаю, что не хотите. Вы сейчас будете у меня водку пить. «Русский стандарт». Ведь будете?
– Ну, что с вами делать... Давайте уж стандарт. Но только с orange! Vodka-orange, ладно?
– Ладно... Стоп-стоп! – Доктор окликнул отходившую было официантку в синем форменном мини-платье с коротковатыми, вот уж кого взяли б в лучший русский балет, ногами. Окликнул – и та остановилась, обернулась, глянула на Доктора круглыми глазами, в которых читалась готовность в принципе ко всему. Она стояла и смотрела молча, и эта надпись о готовности стояла в ее глазах как стоп-кадр. – Погоди, мы посовещаемся с девушками! – сказал Доктор ей и после повернулся к своим новым знакомым: – А что ж это вы водки требуете, когда как раз пост?
– Пост? Ну да, мы в курсе, – сказала первая. – Кто ж теперь про это не знает!
– Ну, так расскажите, как вы тут соблюдаете пост!
– Да ну, выпивка – это такое занятие невинное, – обронила вторая.
– Гм, невинное... С чем сравнивать... Ладно, допустим!
Заказали, стало быть, водки. Ее практически сразу и принесли. И это верно: какой же без водки разврат! Пришел в заведение – вот и вмажь, встань так на путь приключений и порока... Доктор был уже довольно долго знаком с девушками, минут десять, и уже их хорошо различал. Одна была этакая развратная комсомолка, которая тянулась к общественной работе, ведь там субботники, пикники и прочие пьянки с богатыми возможностями личной жизни. Другая была типичная продавщица овощного отдела, которая, взвешивая клиентам апельсины, размышляет о том, у кого из них длиньше.
– Ты будешь Анжела, – сказал он комсомолке, – а ты – Сюзанна.
– Почему это? Нас как раз наоборот зовут.
– Нет уж, давайте так оставим, а то я буду путаться и сбиваться. А наоборот вы будете в следующий раз, ОК?
– Ну ладно...
– Значит, давай ты, Анжела, мне расскажи, как ты соблюдаешь пост.
– Я? Никак. Курю, пью и люблю мужчин. Я просто тихо верю в Бога. А формальности мне неинтересны.
– О как. Ты, значит, думаешь, что ты круче нас.
– Ну почему же... Я ничего такого не говорила. Куда ж мне круче быть – я простая танцовщица.
– А, так ты танцовщица. Что ж ты раньше не сказала!
– Ну привет, мы тут все танцовщицы.
– Ладно, танцовщицы, давайте мы с вами выпьем. Поехали! Но предупреждаю: от водки хороший прыжок пропадает. Это Майя Плисецкая говорила Годунову, который сбежал на Запад. Он тоже был танцовщик. Типа, как вы.
Девки махнули так легко и непринужденно, что просто засмотришься: видно, рука у них набита.
Закусили фисташками, и Доктор взялся за Сюзанну:
– Ну, теперь ты колись.
– Чего?
– Насчет поста.
– А, пост я да, соблюдаю.
– Соблюдаешь? Ты сюда пришла на ночь глядя его соблюдать?
– Ну, пришла, чего ж теперь... Это ж не значит... А я в пост вот что: я ем мясо через день и избегаю анального секса.
– А избегаешь тоже через день?
– Нет, что ты! Весь пост, конечно...
– Гм, свежо. Оригинальная у тебя епитимья. Это кто ж ее наложил? Кто сформулировал?
– Сама...
– Молодец, есть в тебе работа мысли и тяга к самосовершенствованию...
Надо же, даже в вертепе, в увеселительном заведении, люди вот думают о возвышенном, смотри, духовность какая... А что тут смешного? Что ж они, не люди? Если девушка трудится в бардаке, так что ж ей, непременно надо еще и кровь христианских младенцев пить? Может, она, невзирая на профессию, еще и родину любит, и бабушек через дорогу переводит...
– А давайте мы вам спляшем приватный танец.
– Ну да, вы ж танцовщицы. Это, типа, что ли, разденетесь и будете тут трясти сиськами вокруг меня под музыку?
– Ну, мы вообще разденемся и вообще всем будем трясти. Это так интересно!
– Ладно гнать-то, чего тут интересного... И сколько ж вы денег от меня затребуете за такое представление?
– Двести долларов, – быстро сказали они, мгновенно переглянувшись.
– Двести! За торопливую демонстрацию гениталий! Вы просто с ума сошли. Лучше выпейте водки и выкиньте эту дурь из головы.
– Ну почему же торопливую? Мы можем медленный танец заказать...
– Выпейте, выпейте. Не морочьте мне голову.
Между тем посетителей в заведении прибавилось, тут и там на полукруглых диванчиках сидели притихшие джентльмены с парой девиц каждый, и улыбались, и диктовали что-то официанткам, и жевали суши, слепленные из кубанского риса и мороженой скумбрии. Непристроенные, не приглашенные никем девицы прогуливались по залу – такое бывает на провинциальных танцплощадках, – и крутили головами, отчего их дорогие прически медленно и верно растрепывались. В темноте с разных сторон коротко вспыхивали прожектора, и в их свете мелькали ляжки и ягодицы, которыми танцовщицы – таки танцовщицы! – под старинную музыку терлись о торчащий на сцене шест, напоминающий о вертикали власти. Все вокруг было солидно, дорого, чисто – а разврат из обстановки не пер; да как раз потому, может, и не пер. Люди, которые школу кончали при советской власти, привыкли к какому-то другому разврату, более домашнему, простодушному, незатейливому и стыдному. А тут слишком уж все было официально и
