Домоправительница, обернувшись к невидимой собеседнице, ной не подумав раскрыть дверь пошире, проскрипела:
— Вот, он заявляет, что принес какие-то деньги.
Шаги приблизились, дверь наконец раскрылась пошире. Передо мной стояла Корнелия. Я поразился, как она изменилась со дня нашей последней встречи. Тогда это был ребенок, сейчас я видел взрослую молодую девушку. Симпатичную, если уж быть точным, со светлыми локонами, обрамлявшими полное, но не круглое личико. Ей наверняка не больше пятнадцати, но на вид можно было дать гораздо больше, что вполне объяснимо, если принять во внимание отнюдь не благоприятствовавшую детству атмосферу, царившую в этом доме.
Когда Корнелия увидела меня, ее синие глаза слегка расширились.
— Возвращайся в кухню, Ребекка. Я займусь нашим гостем.
Домоправительница нехотя удалилась, и дочь Рембрандта обратилась ко мне:
— Вы ведь Корнелис Зундхофт, так? Что же вы хотели?
— Зюйтхоф, с вашего позволения, — деликатно поправил я. — Я хотел побеседовать с вашим отцом.
При этих словах девушка от души расхохоталась:
— В самом деле хотели бы, господин Зюйтхоф? Наверное, успели позабыть, как он едва не спустил вас тогда с лестницы?
— Он тогда был под хмельком, — примирительно произнес я. — С кем не бывает? Да и мне следовало тогда быть сдержаннее.
— Мой отец был вдрызг пьян, а вы ему напрямик об этом сказали. И правильно сделали, между прочим, — решила расставить точки над i Корнелия.
— Может, он все-таки согласится выслушать меня. Или он… опять…
— Нет, сегодня он трезв. Пока. Он рисует. Хотите вновь попытать счастья, набившись ему в ученики?
— Именно за этим я и пришел.
Корнелия недоверчиво покачала головой:
— Боюсь, и на сей раз у вас ничего не выйдет.
— А что, отбою нет от желающих?
— Не в том дело. После Арента де Гелдера вы первый. Но у вас тогда сорвалось по моей вине.
— С чего вы взяли, что по вашей?
— Ведь это я подбила вас поговорить с отцом начистоту по поводу его пьянства, не так ли? Вот видите! Поэтому я теперь должна загладить конфликт. Хотя бы попытаться уговорить отца принять и выслушать вас.
— Может, и он меня успел позабыть, как ваша старушка Ребекка, — предположил я, отчаянно надеясь, что Рембрандт действительно не помнит меня.
Девушка лукаво улыбнулась:
— Это своих почитателей отец не помнит, а тех, с кем скандалил, будьте покойны, запоминает навеки.
Пригласив войти, Корнелия повела меня через крытую галерею в вестибюль, потом мы поднялись по лестнице в студию Рембрандта. Еще издали до моих ушей донеслась громкая ругань. Я мгновенно перенесся в прошлое. Девушка исчезла за дверью мастерской отца. К моменту ее возвращения я уже не столь сильно верил в успех своего предприятия всерьез обосноваться на Розенграхт.
— Отец готов принять вас, — объявила она.
— Судя по тому, что я слышал, все как раз наоборот, — усомнился я.
— Ну, это всегда так — стоит на него прикрикнуть, и он тут же успокаивается. Вот сейчас как раз самый подходящий момент. Так что не упускайте возможность!
Пообещав, что постараюсь, я стал медленно подниматься по лестнице. Дойдя до дверей в мастерскую, остановился и осторожно постучал.
— Входите, не заперто! — чуть раздраженно проскрипел из-за дверей Рембрандт.
Он стоял перед мольбертом в извечном расхристанном виде, в заляпанном краской балахоне, первоначальный цвет которого при всем желании определить было нельзя. Вид мастера ужаснул меня. Не спорю, даже тогда, во время нашей первой встречи два года назад, он был человеком в летах, сделали свое дело период лишений, месяцы и годы беспросветной нужды. Но землисто-серое морщинистое лицо, которое я видел сейчас и на котором читалось любопытство и нетерпение, принадлежало вконец одряхлевшему старику. Видимо, потеря горячо любимого сына Титуса в сентябре минувшего года окончательно надломила его.
Узковатые губы Рембрандта сложились в беззубое подобие улыбки.
— Мне дочь сказала, что вы хотели передать мне деньги, — осведомился он. — Так где же они?
Я выразительно хлопнул себя по нагрудному карману сюртука:
— Вот здесь.
Мастер протянул ко мне узловатую, в пигментных пятнах старческую руку:
— Так давайте их!
— Дам, дам, не беспокойтесь, но как насчет того, чтобы вместе войти в дело?
Улыбка Рембрандта стала еще шире.
— Не пойдет, если вы вновь надумаете отучать меня от вина!
— Ваша дочь тогда…,
— Да-да, как же, помню, — перебил он. — Вам что же, снова захотелось стать моим учеником?
— С превеликой охотой.
— В таком случае заплатите мне вперед за год. Это будет стоить вам сто гульденов.
— В тот раз вы запросили шестьдесят, к тому же не вперед.
Рембрандт кивнул:
— Тогда я был слишком великодушен.
— Сто гульденов — немалые деньги.
— Обычная плата за год учебы. Не забывайте, я вам не какой-нибудь маляр! У меня есть имя!
Старческие глаза вызывающе сверкнули, а я пока что обдумывал, не выложить ли ему всю правду без остатка. Рембрандт ныне утратил ценность, и времена, когда к нему валом валили те, кто желал чему-то научиться, давным-давно миновали. И требовать авансы означало по меньшей мере необоснованную самонадеянность. Но в мои намерения не входило заставить утратившего чувство реальности старика спуститься с небес на грешную землю, они были совершенно иными, и я решил подобраться к нему с другой стороны.
— Сто гульденов, мастер Рембрандт, я не смогу вам выплатить, поскольку у меня просто-напросто нет такой суммы. Половину я мог бы предложить вам, но и то готов выплачивать эти деньги частями, скажем, раз в неделю. А сегодня заплатить вперед за первую неделю.
Даже такой вариант по причине моего полупустого кошелька представлялся более чем рискованным. Одна надежда была на сотрудничество с ван дер Мейленом.
— Пятьдесят два гульдена, — крякнул старик, дернув себя за поредевшие седые локоны. — Не забудьте, что вы в моем доме как ученик можете рассчитывать на кров и пропитание. А платить за проживание здесь мне тоже приходится немало.
— Сколько?
— Что-то около двухсот пятидесяти гульденов.
— Точнее, если можно.
— Двести двадцать пять! — раздраженно бросил он.
— Моя часть, то есть пятьдесят два гульдена, тоже не жалкие гроши.
Испустив тяжкий вздох, Рембрандт опустился настоявший тут же табурет.
— Трудно с вами договариваться, Зюйтхоф, нет, в самом деле трудно. Не знаю… — И вдруг его взгляд прояснился. — Я готов согласиться, но вы мне за это сделаете один хороший подарок.
— Какой именно?
— Подарок для моей коллекции. Вы еще помните мою коллекцию?
