Корсар. Наваждение

можно было принять за кого угодно. За сотрудников особо секретного подразделения особо секретного «подотдела очистки» – в том числе. Удивляло другое: отцом-атаманом-командиром был у них не кто иной, как запойный и веселый сосед Корсара по дому, некий Тимофей Павлович Бороватов, пятидесяти с гаком лет от роду; некогда служивший в налоговой полиции, а теперь – удачливый бизнесмен, владелец сети магазинов «Тимоня» и много чего всякого, любитель девчонок, коньяка и вообще – компанейский бездельник, вполне вписывающийся в стереотип «советский завскладом: ворюга на доверии».

Стереотипы, как все устоявшееся, неверны в этом мире напрочь, это факт. Нет, это больше чем факт: так оно и есть на самом деле! Но истину эту Корсару ни развить, ни применить на практике уже не придется. Бойцы Тимофея Бороватова да и сам «главком» были настроены решительно.

– Ну, Митя, ну, пострел… Ты что же людям такой бизнес рушишь налаженный? Ты кто – вообще? Взялся не пойми откуда, написал не пойми чего, ни во что не вник, а теперь – совсем распоясался, выходит?!

– Палыч, короче, а? Твое предприятие?

– Было – мое. Теперь – даже не знаю, кому все это переписать и как перед людьми ответить…

– Есть перед кем?

– Умному человеку – всегда есть перед кем, всегда есть что и кого. А такому, как ты, – Бороватов махнул рукой, как показалось Корсару, с непритворной досадой. – Я же на тебя свои виды, можно сказать, имел, думал – подтяну парня, что он со своими книжками прозябает, ведь видно же, способный, способный на многое. Теперь – поздно.

– Слушай, Палыч, ты чего тогда со мной умные разговоры разводишь? Сразу бы, как по затылку прикладом приладили – добавили бы, и – вся недолга. Нужно чего?

– Ты это… Волин… он это… сказал тебе что?

– Выражайся яснее!

– Если сказал, ты поймешь, об чем я. Сразу говорю: тогда тебе и жизнь, и «комсомольская путевка» – в любую страну, и – что хочешь? Яхта, девочки, замки, лакеи… С нас не убудет. Ну?

– Разочарую я тебя, Палыч. Не сказал мне Волин никакого слова заветного. Не сват я ему, не брат был и вообще – не родственник. Не выйдет у меня «каменный цветок». И «романа с камнем» у тебя, Бороватов, не получится. Я-то думал, ты – честный мошенник и взяточник, а ты – наркобарыга злой! Нехорошо это! Да еще и у змееглазых на крючке! Ой, умрешь смертью лютою!

– Знаешь, кого ты мне сейчас напомнил, Митя? Гуся рождественского! Его – резать несут, в смысле башку сворачивать, а он смотрит на повара и рот свой разевает: «Мужик, трындец тебе, я тебя запомнил!» – Скулы Бороватова будто заострились, лицо сделалось откровенно неприятным, злым.

– Не знаю, как я, а ты – умрешь действительно люто. И не скоро. Пока не выложишь из сознания, подсознания и даже костного мозга все, что не помнишь, забыл и даже не знал никогда. Сначала мои архаровцы с тобою вжесткую потешатся – как знать, бывает, что таких вот героев хороший удар по яйцам раскалывает. – Бороватов хохотнул. – Видал, каламбур получился! Смешно тебе, Митя?

– Поживем – увидим.

Тимофей Павлович сделал шаг назад, велел подручным:

– Потешьтесь, ребятки. Пусть ему будет не просто больно, а зверски, нечеловечески больно. Только чтобы в сознании оставался и… живой. Нам с него потом, как все скажет, еще и шкуру сдирать. Трофей, так сказать. – Бороватов посмотрел на Корсара: – Ты только не подумай, Митенька, что это – фигура речи. Это – чистая правда. – Бороватов сузил глаза, сомкнул губы, скомандовал бойцам: – Начали.

И вот тут – Корсар успокоился. Окончательно и бесповоротно. В состоянии боевого транса у белозубых и вполне современных ребятишек глаза сначала словно подернулись пылью, затем – зрачки удлинились, сделались не то кошачьими, не то змеиными…

Отчего-то Корсар вдруг вспомнил, что читал еще до всех этих «запуток» где-то: такая вот технология «смешивания» людей с рептилиями, животными, даже растениями – видимо, на генном уровне, существовала в цивилизации атлантов, за что они и были уничтожены гиперборейцами «тьмы и тьмы» тысячелетий назад… Но – не все и не насовсем. Зачем ему эти знания и воспоминания сейчас – он даже не удивился. Голова – предмет темный.

Дальше все было просто. Первый кинулся с боевым ножом – взрезать Корсару скальп… Дима не подозревал, что после лечения у Волина у него появятся такие навыки… Все для него происходило теперь не просто медленно, а исключительно медленно. Он легко подбил нападавшего по запястью, схватил выпорхнувший нож, взрезал сухожилия на ноге, и, когда тот только начал припадать на одно колено, изящным пируэтом повернулся и легким касанием отточенной до бритвенной остроты боевой стали рассек обе артерии…

«Люди приходят к нам сами, чтобы мы… разбудили в каждом те дремлющие способности, о которых они не подозревают…»

– Все пятеро! Вперед, – расслышал Корсар словно из далекого далека рык Бороватова.

Но тому было не понять: именно сознание того, что он, Корсар, убивает «нелюдей», придало ему спокойствие и чувство правоты. А за правое дело можно не то что пяток бойцов порешить – можно месить людишек длинными очередями, жечь огнеметами и добивать – одиночными выстрелами… Такая у нас страна? Вовсе нет. Таков мир.

Второго он убил ударом в сердце – пробив грудину.

Третьему – посек змеиные зрачки, нырнул вниз и вогнал нож в печень по рукоять. Теперь у него было два ножа.

«Никто не знает, кем или чем вы станете…»

С четвертым, пятым и шестым он затеял настоящий танец, когда отточенные края лезвий мелькали в опасной близости от лица, шеи и даже разрезали одежду или кожу… Он был похож на танец матадора, только опаснее, смертельнее и… изящнее. Как бы там ни было, все было кончено в минуту. Два жестких удара – и два перерубленных шейных позвонка; еще один, и – шестой, насаженный на нож брюхом, завис над Корсаром с выкатившимися глазами. Корсар прикрылся им намеренно. У этого – была оперативная кобура, в которой покоился двадцатизарядный «стечкин».

«В каждом из нас живет по меньшей мере два человека… И они – непримиримы и своевольны…»

Корсар выхватил пистолет, снял с предохранителя… семь или восемь выстрелов слились в один: окружавшие Бороватова тяжкими безжизненными куклами упали навзничь, а он остался один, с побелевшим лицом таращась на Корсара так, словно узрел перед собою тень отца Гамлета. Причем ночью и в безлюдном месте… Потом что-то дико и бессвязно заорал, брызгая слюной, и побежал прочь, к углу здания. Дурак. Разве от пули убежишь? Корсар почти не целясь выстрелил в ногу – не договорили… А – хотелось.

И в этот момент из-за дальнего угла, к которому продолжал на карачках ползти дядько Тимофей Палыч, вырулил крытый тентом «Газ-66», а оттуда, как мячики, бодро запрыгали такие же поджарые и бодрые ребятки… Увидев собственного «командарма», ползущего и хрипящего, по мнению Корсара, несуразное: «Убейте его… Убейте…» – довольно быстро поняли, сориентировались, один за другим стали поднимать автоматы… Пять, семь, десять стволов… Как говорили во времена босоногого детства: «Против лома – нет приема». Корсар понял сразу и другое: на всех пуль у него в «стечкине» – не хватит. Да и – не успеет. Вернее, успеет. «Мы успеем, в гости к Богу не бывает опозданий…»

А затем послышались выстрелы. Тяжкие пули разом смели только-только выпрыгнувших из кузова «шестьдесят шестого» бойцов, потом прошлись часто и дробно по брезентовой крыше и с характерным стуком – по металлической крыше кабины… И, к горькому сожалению Корсара, напоследок, – по спине Тимофея Бороватова. Выжить после прямого попадания десятка пистолетных пуль в спину, прошивших туловище насквозь, – невозможно. Бороватов и не выжил. Помер, как все. Без мучений.

Наверное, в душе Корсара теплилась надежда увидеть теперь… своего ангела-хранителя, Ольгу Белову, или княжну Бельскую, благополучно избежавшую смерти и примчавшуюся к нему на выручку… Но… Чудеса бывают. Не только в сказках, но и в этой жизни. И чудо сейчас тоже произошло, но… Без всякого но. Чудо. Сашка Буров, живой и невредимый, вышел из густого подлеска с ручным пулеметом Калашникова в руке.

– Ну и как ты? – спросил Бурый, жуя травинку.

– Да меня тут чуть не съели! – Взглянул на часы, подхватил Бурова, успев сказать: – Валим отсюда! В темпе!

Сашка не стал переспрашивать – как, зачем, почему «валить» и – нужно ли… Рванул сквозь лес, бежал