– А как же. Комбат разрешает перекурить и оправиться?
– Оправляйся хоть по самые уши, а с перекурить – повременим.
Чиркает кремнем, смотрит на огонек. Он почти неподвижен. Совсем легкий сквознячок никак не заметен в тяжелом и спертом воздухе, но едва горящее пламя отклоняется в сторону.
Метров через пятьдесят туннель упирается в бетонный завал.
– Если это – Тверской, то я – Макиавелли…
Тор не обращая внимания на комментарии, внимательно осматривает завал. Если его и можно разобрать, то только при помощи мини-бульдозера. На эту роль Top не годится, а я – не претендую. Хотя – строили же египтяне как-то свои пирамиды!
Строить – не ломать Тор направляет тоненький луч вверх:
– Тверской не Тверской, а проходным двором просочимся…
Смотрю туда же, но ничего не замечаю. Зазоры между кусками железобетона, проржавевшая арматура…
– Вентиляционная шахта. При Сталине делали если не за совесть, то за пайку.
– Туда если и просочится – то мышь. Бетон киркою не свернуть, а «пластиком» я тут делов понаделаю – не расхлебаем…
– Трещинку видишь?
– Нет.
– Рассмотреть – навык нужен. Ее расширить чуток, силу правильно приложить – весь кусок сам пойдет. Я полез.
– Помочь?
– Вот уж нет. Кто на что учился. Ты только поосторожнее, под «дуру» не попади, она может пластом съехать, а может – и балдой упасть…
«Расширить чуток» – это он поскромничал. Силищи у мужика – на пятерых таких, как я. Мощный и точный удар – словно бревно-таран. Еще. Еще. К моему полному удивлению, никакого особого грохота – звук словно вязнет. Бетонная плита сначала поплыла, потом накренилась и осталась висеть на нескольких «нитках» арматуры. Тор глянул на меня:
– Стрелять из своих железяк не разучился?
– Мастерство – его не пропьешь!
– Шмальни аккуратненько…
Тор отошел в сторону. Я поднял кольт. Напарник уважительно посмотрел на вороненую трубу глушителя… Ну, с уважением он поторопился… Выстрел, другой, третий…
Пули искрами чиркают об арматуру и с противным визгом рикошетят о бетон.
Плита продолжает зависать.
– Слушай, Соколиный Глаз, если ты решил покончить с собой таким экстравагантным способом – то кто ж тебе лекарь… У меня на предмет смерти – свои планы. – Тор беспокойно оглянулся, ища укрытия. – Ты Повремени с пальбой, я залягу…
Чувствую, что покраснел. Нет, можно, конечно, объяснять, что стрельба – у меня не профилирующий предмет, что кольт я пристреливал без глушителя и «рука привыкла», а теперь – смещен центр тяжести, что от спертого воздуха и непривычной обстановки – «зайчики» в глазах… Разговоры в пользу бедных, да еще в строю. Тор тоже провел крайние полгода не на тренировках в альплагере и не в спелеологических экспедициях где-нибудь в Кордильерах… А работу свою сделал «на раз».
Чтобы произвести один точный выстрел, стрелок должен стать частью оружия, его продолжением. Потому каждый подбирает оружие по себе – включая вес, систему, конфигурацию… «Кольт спешиал» я выбрал «под себя», надеюсь, он меня тоже.
Револьвер держу левой рукой, укладываю на ладонь правой, спина прямая, ноги расставлены носками внутрь… Возникает «момент выстрела» – здесь, как в поединке, нельзя увидеть удар противника, его можно предугадать; когда становишься словно частью оружия, момент выстрела нужно почувствовать. Плавно веду спусковой крючок первой фалангой указательного пальца…
Оружие подскакивает едва заметно, еще… Даже не смотрю, что попал, – я это знаю. Плита медленно и плавно опускается на уровень пола.
– А вот это – класс… – спокойно комментирует Тор, пока я пополняю освободившиеся гнезда барабана. – Вход свободен. Добро пожаловать в Город мертвых.
На упавшей плите – какие-то буквы. Направляю лучик фонарика:
«Стой! Запретная зона! При приближении – расстрел на месте!»
Тор стоит рядом, читая надпись…
– Сказано сурово, но без учета характера… – говорю я.
– Чьего?
– Русского. Анекдот помнишь: «С этого моста прыгать строго воспрещается!»
– А не гребет! – бодро отзывается Тор и лезет наверх.
Что-что, а пужать и запрещать у нас любят. Кто бы еще выполнял те запреты… А уж писаные – и подавно тем более…
«Если на клетке со слоном написано: „Буйвол“ не верь глазам своим!»
Глава 45
«Путники спешили оставить место боя. Скоро пещера начала суживаться и перешла в скалистый коридор, круто подымавшийся вверх…
…Колоссальная пещера раскинулась на десятки миль в глубину и на много миль в стороны. Дно ее было глубоко внизу, а свод скрывали клубившиеся в высоте золотистые облака. По-видимому, они и освещали все пространство мягким светом, похожим на тот, какой бывает во время захода солнца…
…Летящий ящер быстро приближался. Он взмахивал громадными кожистыми крыльями, широкая пасть его была раздвинута, и в ней среди длинных острых зубов трепетал красный язык… Но самым поразительным было то, что на спине этого чудища сидел человек…
…У него было длинное бледное лицо с крючковатым носом, крепко сжатые губы, огромные, широко расставленные черные глаза… И эти глаза с неумолимой злобой смотрели на Элли!»
Лека захлопнула книжку. Ей вдруг стало страшно, как когда-то в детстве, когда папа впервые прочел эту главу…
Она тогда забилась в угол кресла, торшер под тяжелым желтым абажуром казался ей невнятным лунным пятном, и ей казалось, что из темноты на нее несется чудовище…
«Папа, перестань, не нужно!»
«Что случилось?» Папа встал, подошел к Леке, погладил по голове.
«Я боюсь».
«Со мной тоже боишься?»
«Нет. С тобой – не боюсь. Но оно такое страшное…»
«Чудище?»
«Да». «Засни. Проснешься – и все будет хорошо».
«А чудище не схватит Элли?»
«Нет».
«Никогда?»
«Никогда».
– Ты чего не спишь? – Юля привстала на постели, сонно посмотрела на сестру и снова уткнулась в подушку.
Макбейн привез их в двухкомнатную квартирку в Лианозове; бросив «Волгу» на Юго-Западе, добрались на трех «извозчиках» до центра, пересели в полуживой с виду «жигуленок», на котором и приехали сюда. Юлю для скорости передвижения Макбейн разбудил уколом ровно настолько, насколько было необходимо; когда добрались до квартиры – она сразу залезла в постель и мгновенно уснула.
А у Леки с Макбейном был длинный тяжелый разговор.
Она ушла в спальню, Мак остался сидеть на кухне, прихлебывая джин с тоником. Глаза его казались безучастными и равнодушными… Он смотрел в темень московской ночи, видел смутное отражение себя самого в черном стекле… Усталый, уже немолодой человек с убийственной профессией… Он размышлял. И
