обычное подобострастное выражение.
— Охаё, годзаимасу. Мокаримакка?
— Охаё, — по привычке ответил Хайден. Хотя было уже не так и рано, он согласился: — Да, раненько.
Староста отвел Хайдена в сторонку, и только тогда американец понял, что Розей-сан чем-то встревожен.
— Гомен нахай… — За этим последовал поток ничего не значащих для Хайдена слов.
Стрейкер пожал плечами, поскольку почти не понимал местного говора-хогена. В детстве его обучали стандартному японскому языку, немного китайскому и нескольким исключительно вежливым фразам, принятым на имперском Киото. Он учил все эти три языка, но основной упор делался на искусстве письма. В обиходе было вполне достаточно полутора тысяч слов — лингва франка, принятая в Каноя-Сити, главным образом все же являлась корабельным жаргоном — однако диалекта, на котором говорил Розей-сан, Хайден не понимал. По звучанию тот походил на говор выходцев с Осаки, старого мира в Кансае — части Ямато, находящейся менее чем в шестидесяти световых годах от Древней Земли. Осака обращалась вокруг звезды А-типа и на картах обозначенной как Дельта Нормы. Заселена планета была давно, около четверти тысячелетия назад. Может быть, крестьяне прибыли на Осуми именно с нее? И почему Розей-сан носит такое имя? Разве слово «Розей» по-японски не означает Сириус? Ведь это небольшая звезда в Исламском Секторе, которая с Осаки наблюдается как звезда второй величины, а с Осуми вообще не видна. Кроме того, «розей» — это «старший рабочий», или же просто «опытный человек», и оба эти значения вполне подходят человеку, по наследству получившему должность старосты деревни.
— Ками йо! …Ути но ому ва до сита как Тайван но сумокудзаме во ке-гираи сите имасу!
Полная белиберда. Со времени своего спасения Хайден запомнил совсем немного хогенских слов. Даже странно, что жена самурая легко усвоила и понимала говор крестьян, в то время как ее мужу это оказалось не под силу, подумал Стрейкер. Скорее всего, Синго-сан считает это крестьянское наречие недостойным своего внимания.
Староста же по-прежнему изо всех сил пытался что-то втолковать.
— Каноя-Си-Ти!
Это произнесенное с ужасным акцентом американское слово «сити» — «город» — удивило Хайдена Стрейкера. Он улыбнулся и указал на свой нос:
— Да-да, я пришел из Каноя-Сити.
Голос Розей-сана стих до шепота. Он потряс рукой, топнул ногой, но не слишком яро, словно боясь, что за ними следят.
— Гекихен! Окии абунайи пон пон!
Хайден Стрейкер пожал плечами, и Розей повторил то же самое, подкрепляя свои слова теми же жестами; однако в этот момент к ним приблизилась жена старосты с небольшим деревянным подносом на котором были разложены маленькие кусочки маринованных овощей и завернутый в листья рис, поклонилась и прошептала что-то на ухо мужу. Муж моментально умолк. Бросил выразительный взгляд на дом, занимаемый годзен-самой, потом сложил пальцы щепотью, поднес их ко рту, одновременно протягивая поднос Хайдену, и снова заговорил — по обыкновению негромко:
— Нан годзаимахен га го-ен нак о-медзугари кудахай.
Хайден Стрейкер смекнул, что это официальное приглашение отведать пищи. Подобная форма угощения всегда удивляла его: «Нам нечего вам предложить, тем не менее — окажите честь, попробуйте». Он поклонился.
— Итадакимасу. — Спасибо, не откажусь.
Только сейчас он понял, что чертовски голоден, и уселся на нижнюю ступеньку крыльца старосты. Натянул слишком маленькие для него плетеные из рисовой соломы сандалии, которые поднес ему староста и плотно запахнул юката, похожий на тонкий купальный халат.
Наслаждаясь пищей, Хайден смотрел по сторонам. Мужчины заново крыли соломой поврежденные бурей крыши, женщины направлялись за водой. Эти люди прочны, как кожа, и невероятно трудолюбивы, думал он. С риском для жизни они вытащили нас из-под обломков и гостеприимно оказали нам всевозможную помощь. Розей-сан даже отдал самураю свой собственный дом, а меня поселил в доме своего брата. И как же я был слеп, принимая их спокойное радушие за покорность. Никогда раньше я не понимал, почему самураи с такой жестокостью правят своими подданными и почему держат их в такой бедности, не давая хоть чуть-чуть разбогатеть. Теперь ясно: самураи просто боятся крестьян из-за их внутренней силы.
Интересно, понимает ли это сам Синго-сан? Или считает крестьян слабаками только потому, что те покорны хозяину? Неужели он не чувствует, что когда подданные простираются перед ним ниц и трепещут, это дна из форм сопротивления? Просто не в их привычках противиться насилию, встречать превосходящую силу лицом к лицу; нет, они впитывают насилие, отсасывают его, как катаплазма поглощает инфекцию из раны, и именно поэтому они столь упрямы. Да, их сила реальна, а терпение безмерно, просто раньше я этого не понимал. Ведь Розей-сан мог бы легко перерезать нам всем глотки, а после того, как выяснилось бы, кто мы такие, закопать наши тела на рисовых полях. Вместо этого он согласился отправить своего самого надежного человека в Миякондзё с новостями о нашем спасении — да еще пешком! Староста собрал всю деревню на поиски места крушения. И взамен крестьянам пришлось вытерпеть издевательства и вспышки насилия своего повелителя. А ведь они ни на йоту не утратили самообладания.
Смог бы я так? Нет. Ни за что.
Ни за что на свете.
Хайден внутренне напрягся, заметив, что с крыльца дома старосты за ним наблюдает жена самурая.
— Доброе утро, — вежливо приветствовал он ее по-японски.
Та ничего не ответила, лишь едва заметно кивнула. Затем ее рука поднялась и поправила складку одеяния, закрывавшего тело с головы до ног.
— Не хотите присоединиться? — спросил он. — А то я тут завтракаю. Икага десу ка?
Жена Синго молчала, потупив взор. Затем чья-то рука отдернула полог над дверью, и из темноты дома появился самурай. На сей раз свой смертоносный меч он не заткнул за пояс, а держал в руке, лакированные же ножны угрожающе блестели на боку. Взгляд его был ледяным.
— Я просто спрашивал, не хочет ли ваша супруга…
Синго что-то коротко рявкнул. Его жена тут же поклонилась, выпрямилась и послушно скрылась в доме. Когда она задернула за собой полог, Синго шагнул к Хайдену Стрейкеру.
— Встань и оденься как подобает!
Хайден не шелохнулся, поскольку сознавал, что за ними невольно наблюдают крестьяне. Он проглотил обиду на столь невежливое обращение и равнодушно взглянул на самурая, чувствуя, что на лице у него скорее всего застыло выражение непокорности. Затем, сколь бы невероятным это не казалось, Синго отвел ногу назад и сильно пнул его.
— Я сказал — оденься!
— Клянусь пси!..
— Оденься! И прикройся! Быстро!
Кровь ударила Хайдену в голову. Но он знал, что должен поступиться своей гордостью и подчиниться приказу. Чего бы то ни стоило, делай как он сказал! Инициатива у него, и тебе ситуацию не изменить. Сейчас ты всецело в его власти. Забудь об оскорблении и подчинись! Ради Розей-сана.
Спокойствие. Самообладание. Достоинство. Не теряй эти три качества и, в конце концов, ты выиграешь, подсказал ему внутренний голос. Но услышал Хайден и рев отца, приказывающего ему вырвать сердце у наглого сукиного сына ямбо.
Хайден Стрейкер безмолвно поднялся на ноги, развернулся и, невероятным усилием сдержавшись, скрылся в доме.
Там он нашел свою одежду — выстиранную, высушенную и аккуратно сложенную на деревянном полу возле постели. Отцовские бластеры, унесенные ранее в дом старосты, снова были на месте.
Хайден принялся медленно одеваться, дожидаясь, когда схлынет ярость. Надел брюки, застегнул пояс, защелкнул застежки у коленей, натянул пару белых носков. Рубашка оказалась кадетской — видимо, той, в
