которой умер Куинн. Зная, что ничего другого не остается, он натянул ее через голову, заправил в брюки, затем перехватил ворот завязывающимися на спине шнурками. После чего причесался и привычно затянул волосы в хвост на затылке. И наконец надел богато украшенную, расшитую золотом отцовскую куртку с шевронами. Куртка изрядно пострадала при крушении, но все дырки были аккуратно и совершенно незаметно заштопаны — флексиплексовая ткань была схвачена мельчайшими шелковыми стежками.
Потом Хайден, заткнув превосходные отцовские «вессоны» за пояс, вышел на улицу, вернулся к дому с занавешенной пологом дверью и постучал в грубый деревянный косяк. Полог мгновенно отдернули. Обнаженный Дайто Синго выставил перед собой острый как бритва, смертоносный изогнутый клинок.
Хайден Стрейкер отступил на шаг и, поклонившись в пояс, насколько мог безукоризненно произнес на японском:
— Досточтимый господин, прошу простить меня, если я невольно нанес оскорбление вам или вашей супруге. Покорнейше прошу не отказать в любезности и позавтракать со мной.
Самурай уставился на него, не веря собственным ушам. Он сгорал от желания сразиться с гайдзином, и душа его кипела при воспоминании обо всех тех опасностях и унижениях, которые ему пришлось вынести из-за этого ненавистного чужеземца.
Самурай смерил гайдзина презрительным взглядом. Но ярость от осознания того, что его жена потеряла лицо, все еще не утихла. Спасение оказалось хуже смерти. Презренные хини тащили ее прочь, в то время как он, застрявший в обломках шаттла, был совершенно беспомощен. А из-за того, что ее не пускали обратно к обломкам, Ясуко была лишена возможности исполнить свой долг жены. Как они посмели наложить на нее свои грязные лапы!
Презренные хини! Только физическое изнеможение и то, что крестьяне не узнали его, удержали Синго. Иначе он тут же изрубил бы их на куски.
— Так как же, господин? Может быть, выйдете?
Синго насторожился. Он ждал вызова на поединок с того момента, как пнул гайдзина, и предвкушал момент, когда разделается с ним.
Взгляд Синго был прикован к лицу американца. Самурай все еще не мог поверить в услышанное. Может быть, это унизительное и трусливое извинение — какая-то уловка? Он видел, как деревенские женщины исподволь наблюдают за ними из своих лачуг. В свое время деревне обязательно нужно будет преподать урок. Он на десять лет удвоит налоги или даже сравняет деревню с землей. Дурацкий храм-корпус уничтожит лучевыми орудиями, а самих мерзавцев отправит в Мияконодзё, чтобы они превратились там в городских вшей. Заплатит за все и этот проклятый американец — конечно, после того, как отдаст амигдалу.
Синго сказал:
— Тебе следовало бы знать: на этой планете людей казнят за то, что они осмеливаются хотя бы взглянуть на паланкин, в котором несут женщину-самурайку. А ты, похоже, воображаешь, будто можешь оскорблять мою жену фамильярным обращением, даже не будучи соответствующим образом одет!
Хайден Стрейкер помялся, сокрушенно поскреб подбородок и принялся объяснять:
— Мне очень жаль, мой господин, уверяю вас, это была всего лишь оплошность с моей стороны. Видите ли, на борту корабля…
— На борту корабля ты был капитаном. Здесь капитан — я. Это моя земля, и все, что на ней находится, принадлежит мне. Почва, деревья, люди. Абсолютно все. Мне уже надоело объяснять. И закон здесь — тоже я. Понимаешь? Благодари судьбу, американец, что я не отрезал тебе язык за твои слова и поступки.
— Позвольте еще раз уверить вас, господин, что если я и оскорбил вас, то сделал это по неведению. Еще раз приношу свои глубочайшие извинения.
С каменным лицом Синго наблюдал за американцем. Разве не европейцы считаются самыми рьяными дуэлянтами? И, конечно же, американцы, которые также относятся к одной из Ненадежных Рас, должны реагировать на оскорбление соответствующе. Может, они и более вероломны, но не менее горды.
— Не надо играть со мной, американец.
— Прошу прощения, господин, но, строго говоря, я вовсе не американец.
Во взгляде Хидеки Синго вспыхнула ненависть: от явной лжи гнев его усилился.
— Ты не канец. Ты не европеец. Разве ты явился сюда не с американской территории? А до этого — из самого Американо? Разве отец твой не американец? И разве из этого не следует, что ты тоже американец?
— Большую часть жизни я прожил в американском Анклаве на Осуми. Мой отец американец, но сам я американцем не являюсь. Несколько лет назад, по деловым соображениям, отец подал от моего имени прошение на предоставление мне статуса резидента Анклава на Осуми. Прошение было удовлетворено МеТраКором. Поэтому формально я являюсь резидентом сектора Ямато и, следовательно…
На середине сбивчивых, абсурдных объяснений американца гнев вдруг оставил Синго и сменился страхом, просачивающимся из глубин души. Осознание того, что он пребывает в этой глухой деревушке, вдруг вызвало в самурайской спине странное, тревожное покалывание, возникающее всякий раз, когда поблизости нет охраны. Клянусь Императором, подумал он, если мой брат Садамаса-сан вдруг узнает о моем появлении, он немедленно пошлет своих людей, чтобы захватить. Сейчас самое главное — не терять времени. Благодарение богам, что он не может воспользоваться энергетическим оружием… впрочем, как и я. О, какой подарок судьбы получит он, если ему удастся захватить меня! А если в руки брата попадет и Ясуко, он вполне сможет подчинить отца своей воле. Ведь старший брат наверняка понимает: я обязательно попытаюсь воспользоваться амигдалой, чтобы унаследовать власть.
О моем присутствии здесь не должен знать никто. И именно поэтому я обязан сразу же, полностью подчинить эту презренную деревушку. Поэтому-то я избил брата старосты и убил монаха. Если посланец не будет бояться, нет никаких гарантий, что он отправится прямо в Мияконодзё и исполнит все мои указания. Нет лучшей защиты от предательства, чем страх. Страх подействует и на чужестранца. Я доказал это — когда снес голову грязному монаху. И все же пока мне не остается ничего иного, как сидеть и ждать когда раздастся цокот конских копыт.
А американец все продолжал бормотать:
— Одним словом, совсем неважно, где я родился. В американской колонии Бунгуран, в секторе, который мы называем Нейтральной Зоной и где обитают японоговорящие беженцы из…
Кажется, он решил заговорить меня до смерти, подумал Синго, снова впадая в ярость. В жизни не слыхивал подобной чуши!
Затем, когда Хайден Стрейкер наконец выпрямился, самурай заметил у него за поясом рукояти двух бластеров и снова покрепче сжал меч. Клянусь Императором, подумал он, мне надо было быть повнимательнее. Американец украл их у меня так же, как до этого — у своего отца. Разве они не потерялись во время крушения? Разве я не приказал отыскать их? И разве не мои крестьяне на моей земле нашли это оружие — опять же, по моему приказу? И неужели чужак не понимает, что теперь оно принадлежат мне?
Синго уставился на великолепные бластеры, не в силах поверить в подобную наглость со стороны американского вора. Должно быть он утащил их ночью, когда я пил чай, и теперь носит так, будто они его собственные.
Хотя постой-ка! Что там на индикаторах? Да в оружии же не осталось энергии для стрельбы, следовательно, бластеры совершенно бесполезны. Значит, мне нечего бояться. Меч в энергии не нуждается, разве что в потоке чи, протекающем через держащую его руку! Клянусь Императором, я, пожалуй, сейчас вытащу бластеры у него из-за пояса, а потом вволю поиздеваюсь над ним!
— Короче. Ты явился сюда, чтобы драться?
— Драться? Нет. Вовсе нет, Синго-сама. Но вы окажете мне большую честь, если согласитесь позавтракать со мной.
Ты смотри, несчастный гайдзин готов унизиться, подумал самурай в ярости. Вежливость — всего лишь повод снова оскорбить меня. А его тон, а его потупленный взор! Он не будет драться, потому что у него нет чести. Варвары-американцы, стоит им только остаться без своих кораблей, фортов и лучевых орудий, начинают пресмыкаться, точно грязные крестьяне. Вы мне омерзительны! Все вы! Вот стану префектом Квадранта Кюсю, а не простым правителем никчемного континента, и тут же отправлю восвояси всех
