Вера Кауи
Лучший друг девушки
1
На похоронах присутствовали трое из клана Рокфеллеров, двое Вандербильтов, один Меллон, один Уитни, несколько членов Верховного суда, несколько сенаторов, августейшие члены палаты лордов и даже один весьма влиятельный член правительства Маргарет Тэтчер. Но большинство составляли женщины, многочисленные подруги почившей. В маленькой церквушке Святого Иоанна они могли только стоять, так как со времени постройки в 1714 году она служила Рэндольфам домашней церковью. Располагалась она всего в трехстах ярдах от большого дома, возведенного одновременно с ней, и от реки Рап-паханнок их отделяли цепочка деревьев и череда лужаек, которые, как любил говаривать Билли Банкрофт, были почти так же хороши, как дома. Но те, кто знал Билли ближе, находили его замечание забавным, так как в Уайт- чепеле[1], где он родился, и раньше, и сейчас даже днем с огнем невозможно было сыскать приличную траву.
— Господи, какая жара, — прошептала одна из женщин своей соседке. — А от запаха этих цветов просто голова идет кругом.
Цветы, все до единого, были белые: в подробной инструкции, касающейся организации своих похорон, Ливи особенно настаивала на этом цвете. Согласно канонам французской моды, все цветы размещались в хрустальных вазах, составлявших личное достояние Рэндольфов: мириады кизила, ирисов, нарциссов, мохнатоголовых маргариток с огромными золотыми глазами, роз, гвоздик, сирени. Каждый цветок был любовно взращен в теплицах «Кингз гифта» (Королевского подарка), названного так в честь пожалованных Джону Рэндольфу Карлом II земель в знак благодарности за оказанную Его Величеству деликатную услугу: он свел своего монарха с прелестной фрейлиной, известной своим целомудрием. Рэндольфы проделали большую работу, чтобы затенить этот факт, и со временем успешно заменили его легендой о том, как Джон Рэндольф чудом спас короля от неминуемой смерти в момент покушения на его жизнь. Ливи, недолго пребывая в роли миссис Джон Питон Рэндольф VI, всегда называла родоначальника династии Рэнди Рэндольфом и не скрывала истинного источника благосостояния рода. При всей вышколенности и тонком вкусе она оставалась верна себе, будучи человеком здравомыслящим и убежденным реалистом.
— Ах, как мне будет не хватать Ливи, — жалостливо всхлипнула ее подруга, — так и кажется, что она вот-вот здесь появится, обратив на себя всеобщее внимание.
— Да, Ливи была непревзойденной, — с готовностью согласилась ее приятельница, но уже без обычного укола зависти. Теперь у нее наконец появилась возможность как-то выделиться, что прежде было недостижимо: яркая индивидуальность Ливи затмевала всех. — Бедная Диана ужасно расстроена, — участливо кивнула она в ту сторону, где в безутешных рыданиях сотрясалась младшая из дочерей усопшей, уткнув лицо в большой платок, которыми предусмотрительно снабдил детей отец, специально для этого случая достав их из верхнего ящика собственного комода.
Остальные дети — его, ее и их общие — стояли с каменными лицами у конца скамьи рядом с гробом, сделанным из английского дуба, так как Ливи умерла в Англии, где провела последние двадцать пять лет жизни с тех пор, как вышла замуж за Билли Банкрофта.
— Диана всегда была самой чувствительной, не то что Роз — Рэндольф с головы до ног! Видимо, поэтому она и не ладила с отчимом. Роз — вылитая бабушка. Помнишь старую Долли Рэндольф? Как из гранита вытесана. А как она вела себя на похоронах бедняги Джонни! Единственный сын погиб в тридцать четыре года, а она хоть бы слезинку уронила. А вот Ливи тогда чуть не умерла от горя…
По церкви пошел шелест: собравшиеся стали готовиться к заупокойной молитве.
— Естественно! Ты же знаешь, Ливи
Через сорок пять минут двери громадной гостиной «Кингз гифта» были распахнуты на крытую, с колоннами, террасу, выходившую прямо на лужайки. Слуги-мужчины в белых перчатках на серебряных подносах обносили гостей любимым шампанским Ливи «Blanc de Blancs» от Крюга и «Clos du Mesnil». К их услугам был шведский стол с разнообразными яствами и закусками. На белых домотканых скатертях стояли огромные чаши из китайского фарфора, доверху наполненные грушами, вишнями и клубникой, выращенными, как и цветы в церкви, в садах и теплицах «Кингз гифта». Рядом дымились блюда с жареными, как на американском юге, цыплятами с рисом, приправленными шафраном; на изящных тарелках были разложены перепелиные яйца с майонезом и всевозможные салаты, а в центре красовался один из тех огромных тортов, которые при жизни так любила Ливи, — на этот раз кофейный, пропитанный коньяком, заказанный в «Фотоне» и доставленный сюда спец-авиарейсом. И все, как не без зависти заметила одна из подруг Ливи Эбби Синглтон, было просто великолепно, как, впрочем, и все то, что делала усопшая.
— Кто мог сравниться с нею? — риторически вопрошала она.
— Бедный Билли, — на лужайке перед домом сказал один из его давних друзей другому. — Как же он
Оба взглянули в ту сторону, где стоял Билли Банкрофт — последние три года первый барон Банкрофт, — всей своей позой изображая скорбящую Выдающуюся Личность. С высокомерным достоинством принимал он соболезнования тех, кто был ближайшим другом его жены и чье присутствие на последнем ее рауте — уже духовном — она специально оговорила.
— Замечательная женщина, — вздохнул один из мужчин, как и Билли, член палаты лордов. — Не могу припомнить ни единого случая, чтобы хоть один волосок в ее прическе оказался не на месте. Выглядела она всегда так, будто ее только что вынули из оберточной бумаги. Моя жена говорит, что это достигается ценой громадных усилий и железной силой воли.
— В этом вся Ливи. Само совершенство. Но… — пожал плечами его собеседник, — она ведь и замужем была за господином Совершенство.
— А это родовое поместье ее мужа, не так ли?
Американец посмотрел в сторону видневшегося за лужайками дома, красные кирпичи которого от древности обрели розоватый оттенок, изящно контрастирующий с белым фронтоном и окнами.
— Да, — заговорщицки подмигнул он собеседнику, — она, видимо, хотела, чтобы ее похоронили здесь. Билли, говорят, от злости чуть не лопнул.
Всем было известно о мавзолее, который он соорудил для себя и жены: он собирался провести с нею загробную жизнь так же, как провел земную. Решение Ливи сойти в вечность бок о бок со своим первым мужем было актом откровенного вызова, совершенно несовместимым с поведением женщины, которая никогда даже голоса не поднимала на другого.
По другую сторону лужайки две школьные подруги Ливи судачили о детях Банкрофтов. Лулу де Фриз доверительно сообщила Эбби Синглтон, что видела, как Диана с мужем, едва прибыв сюда, тотчас удалились наверх и как потом он один спустился вниз, оставив жену «отдыхать».
— Скорее всего он оставил там ее рыдать, — пробормотала она. — Диана просто обожала свою мать…
— Если обожание можно измерять слепым подражанием, то тогда она, несомненно, обожала ее.
— Но все дело в том, — заметила Лулу, — что Ливи Банкрофт была неподражаемой. Однако это нисколько не смущало Диану…
— Зато Розалинде и не надо стараться. Когда она сегодня вошла в церковь, у меня мурашки по коже забегали.
— Да-а, Роз — вылитая мать.
— Слава Богу, что она сбросила с себя наконец это хиповое тряпье. Полагаю, с этим периодом уже покончено.
— Хотелось бы надеяться. Роз уже не девочка, тридцать четыре года — это не шутка!
