серебряными. Ливи успешно боролась с сединой, составляя сама красители, а светлые от природы волосы Тони и этого не требовали. Делии было шестьдесят три года, Тони — пятьдесят девять, обе выглядели на сорок — самое большее, на сорок пять. Обе великолепно смотрелись в трауре, но ни та ни другая по элегантности и шику даже близко не могли подступиться к младшей своей сестре.
— Что Ливи не любила поднимать шум, — ответила Тони.
— У Ливи все должно было идти как по маслу, — согласилась Делия. — Даже в детстве она стремилась избегать всяких ссор и недоразумений.
— Так к вопросу о недоразумениях…
И Тони рассказала сестре о двух претендентках на роль леди Банкрофт и об их идентичных заявлениях.
— Естественно, — сохраняя равнодушное спокойствие, красноречиво приподняла плечо Делия. — То же самое я слышала от Маргариты Барнард и ничуть не удивлюсь, если услышу еще с полдюжины таких же заявлений.
— Но сказать такое на
— Билли — лакомый кусочек, дорогая племянница, — прагматично заметила Тони.
— Все равно, это ужасно! Он может жениться на ком хочет, но я не желаю, чтобы его любовницы трезвонили здесь во все колокола о своем триумфе. Особенно та! А теперь простите, мне надо заняться гостями…
Глядя ей вслед, Тони вздохнула:
— Если бы у Ливи была хоть десятая доля силы воли Роз…
— В такие моменты, как этот, Роз очень напоминает мне нашу маму, — задумчиво изрекла Делия.
— Господи, вот уж кто действительно был человеком железной воли.
— А нас донимала, потому что очень многого хотела для нас… особенно для Ливи. Ты же помнишь, она просто души в ней не чаяла.
— А папа? Называл ее: моя белая лебедушка. Помнишь? — В голосе Делии не было зависти.
Роз тщательно следила за тем, чтобы представители фирмы, обслуживавшей похороны, убрали все за собой, чтобы количество взятой напрокат и сданной фарфоровой посуды и стаканов точно совпадало, чтобы скатерти из камчатного полотна, тканные вручную и потому незаменимые, были аккуратно сложены все вместе — потом их вручную выстирает личная прачка Рэндольфов, — чтобы китайский фарфор не бросали в посудомоечную машину.
— Как когда-то мама. — Диана прислонилась к дверному косяку огромной кухни, сплошь увешанной медными кастрюлями, тазами и остро пахнущей полынным эстрагоном. — Почему мне никогда не удается быть такой же собранной?.. Тебе всегда было наплевать на желание матери во всем стремиться к совершенству, а теперь посмотри на себя… «Вы сделали это? Вы уверены, что сделали то? Ну-ка, проверим, что тут у вас вышло?»
— Надеюсь, — ответила Роз, не обращая внимания на ее саркастический тон, — так и должно быть, когда взрослеешь, или я не права?
— Ты имеешь в виду, что до сих пор я так и не повзрослела?
Оторвавшись от пересчитывания столового серебра, Роз выпрямилась.
— Диана, не начинай все сначала. Если хочешь, чтобы я поверила, что ты действительно повзрослела, веди себя соответственно!
В одной руке Диана держала пустой стакан, в другой, которую она вытащила из-за спины, оказалась бутылка шампанского.
— А не напиться ли мне шампанским… «водичкой нашей мамочки», как его называет папа?
— Мама действительно любила шампанское, но никогда не напивалась им допьяна.
— Мама многих вещей не делала… особенно тех, которые ты хотела, чтобы она делала. — Диана залпом выпила шампанское. — Она бы, например, никогда не пригласила сюда ту дешевую блондинку. Я увидела, как ты с ней любезничала. Скорее всего, кто-нибудь из твоих калифорнийских подружек из коммуны?
— Она явилась сюда без моего приглашения — если ее не пригласил твой папочка.
Диана так и взвилась.
— Всегда мой папочка! Он, кстати, был и твоим отцом, во всяком случае, с того дня, как женился на твоей матери!
В это время Роз заворачивала в зеленое байковое сукно тяжелые столовые ножи из георгианского серебра, скатывая и завязывая их в тугие свертки, перед тем как положить в специально для этих целей предусмотренную коробку, изготовленную из красного дерева; сама же коробка потом будет помещена в сейф, где хранилось все столовое серебро. Оторвавшись от работы, Роз подняла глаза на свою единоутробную сестру.
— Никогда, — тихо сказала она, но таким тоном, что Диана густо покраснела.
— Привет! — раздалось в напряженной, звенящей тишине. — Я что, прервал очередное заседание братства сестер?
Роз увидела стоявшего на пороге и опиравшегося — как это умел делать только он — о дверной косяк брата Дианы. Дэвид приветливо улыбался. Брат Дианы обладал достоинствами, начисто у нее отсутствовавшими, — очарованием и привлекательной внешностью. И потому был любим как женщинами, так и мужчинами. В этом отношении он полностью пошел в свою мать.
— А где остальные члены нашей очаровательной семейки?
— Джонни разговаривает по телефону с женой…
— У нее есть что-нибудь новенькое?
— Да нет, насколько мне известно.
Жена Джонни Рэндольфа-младшего вот-вот должна была родить двойню и потому на похоронах ее не было.
— Другая пара двойняшек где-то укрылась, скорее всего, висят на своих переносных телефонах, проверяя, все ли папочкины миллиарды на месте, а его светлость, Милорд, — так Роз назвала Билли после того, как он получил титул барона, — болтается где-нибудь в парке, общаясь с природой и с зятем, своим самым ревностным сторонником.
— Я бы сейчас с удовольствием выпил чашечку кофе, которым так славится Селестина… Все это шампанское… Кофе осталось?
— Пойди и спроси у Селестины. Она в бельевой.
Дэвид повернулся было, чтобы идти, затем снова обернулся, словно вспомнил, зачем приходил.
— Что это был за мужчина с бриллиантом в ухе?
— Его зовут Джулио Хернандес, он художник. Мама брала у него уроки живописи до того, как заболела.
— А-а…
И Дэвид отправился на поиски Селестины.
— А это что за новости! — с горечью воскликнула Диана. — С каких пор у мамы возникло желание стать художницей?
— Оно было у нее всю жизнь, — ответила Роз.
— Она мне ничего об этом не говорила.
Роз безразлично пожала плечами, отчего Диана снова покраснела.
— Пойду поищу папу и Брукса, — заносчиво объявила она, но все испортила, споткнувшись о дверной порожек. Вскинув руку, чтобы удержать равновесие, уронила на пол бокал. — Оп-ля-ля! — не чувствуя за собой никакой вины, воскликнула она. — Одной фамильной драгоценностью Рэндольфов меньше, но их здесь все равно навалом, правда? Папа говорит, что только те, кто не уверен в себе, стремятся выставить напоказ свое происхождение.
— Кому же, как не ему, знать это лучше других, — пробормотала Роз.
— Мне показалось, что сегодня на похоронах было достаточно леди и лордов, чтобы удовлетворить даже неуемную чванливость Рэндольфов. И все присутствовавшие — друзья моего папы.
