Они завершили свои покупки, когда Диана почувствовала себя оскорбленной, не сумев натянуть на себя понравившиеся ей джинсы. Сцепив зубы, про себя она решила, что в ближайшее же время сбросит по крайней мере еще фунтов семь. И на следующей неделе обязательно наденет эти проклятые джинсы!
Так оно и получилось. От постоянного недоедания у нее кружилась голова, и бывали моменты, когда ей хотелось кого-нибудь растерзать, чтобы только утолить свой голод, но джинсы без усилий поднялись на ее бедра и легко застегнулись на поясе. Осталось даже свободное место, оправдав тем самым нечеловеческие муки, которые ей пришлось вытерпеть.
Неделю спустя после переезда на карибскую виллу однажды утром она встала на весы, и стрелка замерла ровно на отметке 140. Она сумела сбросить двадцать восемь фунтов, полностью перейдя на салаты и фрукты и неизменно проводя в ванной свои очистительные процедуры (правда, так, чтобы укрыться от орлиного глаза брата — заметив что-нибудь, он старался заявить об этом во всеуслышание). Поэтому Диана пристрастилась к длительным прогулкам, заявив, что такой моцион — отличная физическая нагрузка. Отойдя куда-нибудь подальше, она блевала прямо в море, надеясь, что вода смоет все улики. Она шла к цели — к 98 фунтам. Оставалось сбросить еще сорок два фунта.
С каждым днем вес ее убывал. Уже на бедрах без труда прощупывались кости! Лежа по ночам в постели, она оглаживала их ладонями и радостно улыбалась, прикидывая, от чего бы еще она могла отказаться.
Она уже миновала ту стадию, когда ни о чем другом, кроме еды, не могла помышлять. Живот ее теперь был втянут, больше не требовалось никаких шин — у нее их было две, — чтобы его стягивать. Что касается ее необъятных бедер, то как таковые они у нее теперь просто отсутствовали. В уединении своей комнаты она примерила бикини, которое тайно купила вместе с джинсами, и испытала радостное возбуждение от того, что увидела в зеркале. Она, однако, не желала видеть того, что несомненно заметили бы другие, если бы сумели заглянуть под широченные рубашки, которые она напяливала на себя с вожделенной надеждой в один прекрасный день сбросить их с себя, чтобы воскликнуть с видом победителя: «Смотрите и удивляйтесь!» Впалые щеки на ранее пухлом лице, выпирающие ребра и четко обозначенные ключицы видеть она не хотела. У нее и вправду была широкая кость — дань крестьянскому происхождению ее бабушки по материнской линии, — но там, где когда-то было слишком много плоти, теперь заметно ощущалось полное ее отсутствие.
Без остатка захваченная своей страстью, она была слепа. Ей хотелось во всем походить на свою мать, но зеркало утверждало обратное, и потому она продолжала носить просторные рубахи, утверждая, что боится ожогов. А так как Диана была типичной блондиной с очень нежной и белой кожей и всегда относилась к солнцу как своему злейшему врагу, никому в голову не пришло усомниться в ее словах.
Но случилось так, что Чарли Уилтшир, сам того не желая, в одночасье разрушил хрупкие стены ее карточного домика. Они с Дэвидом, что вполне нормально для четырнадцатилетних подростков, практически не замечали Диану, пока однажды Чарли, обладавший, как и Дэвид, волчьим аппетитом и съедавший свою порцию за столом со скоростью мчащегося паровоза, сжигавшего в своей топке уголь, во время второго завтрака, сервированного на террасе, прикрытой от палящего солнца натянутым поверх нее тентом, наблюдая, как она гоняет вилкой по тарелке запеченную семгу под майонезом, не воскликнул:
— Слушай, Диана, ты ешь, как птичка!
— Ага, как стервятник, — добавил Дэвид, и оба так и покатились со смеху.
— Дэвид, — строго сказала Ливи, но, взглянув на свою дочь, нахмурилась: — Ты и правда выглядишь не очень здоровой, Диана. Надеюсь, ты не очень переусердствовала со своей диетой?
— Да что ты, совсем наоборот, — с наигранной веселостью солгала Диана, кладя себе в тарелку довольно увесистый кусок наполеона и густо намазывая его кремом. Все равно долго в желудке он у нее не задержится.
— Уж если моя сестра что любит, то любит, чтобы любимого было как можно больше, — заметил Дэвид, обращаясь к Чарли, — потому что ее самой очень много.
— Теперь уже немного, — вспылила Диана. — Да будет вам всем известно, что я уже сбросила… — и осеклась, поймав на себе взгляд матери, — очень много, — упавшим голосом закончила она.
— Фунтов пять? — с невинным видом поинтересовался Дэвид.
— Нет, двадцать пять.
В действительности их было сорок пять, но эта цифра могла бы вызвать нежелательное любопытство.
Билли поглядел на свою дочь поверх бокала «Монтраше» и тоже заметил ее похудевшее и осунувшееся лицо.
— Смотри, принцесса, не переборщи, — шутливо пригрозил он ей. — Я вовсе не желаю, чтобы ты испарилась без следа.
— Об этом можешь не беспокоиться, — засмеялась Диана.
— С Дианы просто сходит ее щенячий жирок, вот и все, — объявила Ливи. — И это ей очень к лицу. — Она улыбнулась. — Герцогиня Виндзорская верно подметила, что женщина не может быть слишком богатой или слишком худой.
Но, когда погостить и пару недель погреться на солнышке приехала Тони, она руками всплеснула, увидев впалые щеки своей племянницы, и не успела Диана и глазом моргнуть, как тетя в характерной для себя манере человека, привыкшего мало говорить, а больше делать, задрала ее широченную, бирюзовую хлопчатобумажную рубаху и воскликнула:
— Господи, девочка, ты же таешь на глазах!
Затем резко обернулась к своей сестре.
— Ты что же, ничего не замечаешь? — В голосе ее сквозило недоверие.
С негодованием, но одновременно испытывая угрызения совести, Ливи пояснила:
— Диане необходимо сбросить довольно много фунтов.
— Согласна, но не все же. Господи, Ливи, да тут каждое ребрышко просвечивает, а посмотри на ее задницу. На этих костях ведь, как на стульях, сидеть можно.
— Ой, Тони, ты преувеличиваешь, как всегда, — запротестовала Ливи, но Диане приказала: — Сними-ка рубашку, милая.
— У меня кожа сгорит, — воспротивилась Диана, покраснев от злости и страха. Оставалось еще худеть и худеть, и любое вмешательство могло только испортить ее планы.
— Сколько фунтов ты уже успела сбросить? — без обиняков спросила Тони.
— Не так уж много, — попыталась уклониться от прямого ответа Диана. — Где-то около тридцати.
— Скорее всего, тридцать, помноженное на два, если не больше! У тебя, сколько помнится, был шестнадцатый размер? Ну-ка, посмотрим…
Не успела Диана и пальцем шевельнуть, как тетка, вцепившись в рубашку, резким движением потянула ее через голову племянницы.
В наступившей тишине Ливи только и смогла изумленно выдохнуть:
— О Господи!
Когда-то плотное тело Дианы, широкое в кости, теперь было едва прикрыто мясом, отчетливо просматривалось каждое ребрышко, тазовые кости торчали, как две лопаты, тощие руки висели, как плети, на месте обширных бедер выступали кости, едва наметившиеся молодые груди скукожились.
— У меня двенадцатый размер — английский то есть, — защищаясь, пыталась уверить их Диана.
— Черта с два! Глядя на тебя, скорее скажешь о хроническом недоедании. Как долго все это продолжалось?
Диана пробомотала что-то неразборчивое.
— Чего ты там бормочешь, ни слова не могу разобрать, — не отставала Тони.
— Я говорю: три месяца!
Ливи от изумления потеряла дар речи. Ей и в голову не приходило, что скрытое просторной рубахой тело ее дочери постепенно превратилось в подобие ходячего скелета.
— Я не хочу быть жирной! — рыдала Диана. — Я хочу быть такой же изящной, как мама. У нее рост пять футов восемь дюймов, а весит она всего сто десять фунтов!
— У твоей матери косточки, что у птички, отсюда все и идет. А у тебя, как и у меня, кости
