разговор, он силился припомнить последние слова Ладди. Что же он сказал? Что-то примерно следующее: «Скажите ей, что я люблю ее… что она была, есть и всегда будет моей путеводной звездой…» Да, именно так. Не
Джеймз вздохнул с явным облегчением. Идиот! — обругал он себя. И придет же такое в голову, все эти скоропалительные, совершенно необоснованные выводы.
Он даже облегченно присвистнул от этой утешительной мысли и тотчас погасил свет. Завтра, улыбаясь подумал он, Ладди наверняка перезвонит мне, чтобы извиниться.
На следующее утро позвонил не Ладди, а корреспондент из газеты. Не желает ли леди Банкрофт сделать официальное заявление по поводу своего друга Лоуренса Ладбрука, труп которого был обнаружен в одном из мотелей на Марнет-стрит рядом с пустой бутылкой из-под водки и флаконом секанала, тоже пустым.
10
Когда Розалинда Рэндольф на следующее после дебюта утро покинула «Иллирию», провожал ее только Джеймз.
— Что сказать вашей маме? — поинтересовался он.
— А она ни о чем вас и не спросит. Я дала ей ясно понять, что не желаю быть объектом для снимков в журнале «Даун энд кантри». А пай-мальчик Билли будет только безмерно счастлив.
— Куда же вы направляетесь?
— К своей бывшей гувернантке. И буду жить у нее, пока не начнутся занятия в Уэллесли.
— Не пропадайте совсем, ладно? Я бы хотел знать, как у вас идут дела. Не ради вашей матери, ради меня самого. У меня не так уж много друзей, чтобы позволить себе разбрасываться теми, кто есть. Хотя бы изредка, но давайте о себе знать, когда открыткой, когда по телефону.
Роз поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.
— Непременно.
Она села в темно-зеленый «Эм-джи-би», подаренный ей на восемнадцатилетие, и Джеймз проводил его глазами, пока тот не скрылся за поворотом. После чего, печально вздохнув, вошел в дом. Ее ему явно будет не хватать. С ней нелегко иметь дело, но она, несомненно, была незаурядной личностью, независимой и одаренной отличным чувством юмора. К тому же весьма смелой. Легко, конечно, быть смелым, цинично рассуждал он про себя, поднимаясь по огромной, спиралью уходящей вверх лестнице, когда ты еще и сказочно богат, но то, что позволяла себе данная конкретная восемнадцатилетняя девушка, и впрямь требовало незаурядной смелости. Никому не дано было безнаказанно ставить на место сэра Уильяма Банкрофта…
До Провинстауна в штате Массачусетс Роз добралась только во второй половине дня. Хелен Уикершам, бывшая ее гувернантка, родившаяся в этом городке, в зрелые годы снова вернулась в места, где провела первые восемнадцать лет своей жизни, и занялась живописью, создавая неотразимые морские пейзажи, притягивавшие людей таинственным мистическим настроением. Они часами стояли перед ее полотнами, и каждый видел свое море. Ее пейзажи настолько полюбились публике, что привлекли внимание владельца местной картинной галереи, взвалившего на свои плечи все заботы по их продаже. Отныне каждое полотно, еще до того, как его коснулась ее кисть, уже было продано, хотя имя ее и не знали на Мэдисон авеню, где картины модных художников оценивались в баснословных цифрах; у нее не было ни одной персональной выставки, да она только бы рассмеялась, если бы ей это предложили, искренне полагая, что этот пошлый и претенциозный мир населен всякого рода мошенниками, прохвостами и позерами, каждый из которых, если внимательно к нему приглядеться, типичный голый король.
Роз было четыре года, когда Хелен Уикершам сделалась ее гувернанткой. Девочка сразу же привязалась к прямодушной, острой на язык женщине, которой после восьми лет преподавательской деятельности в привилегированных женских школах надоело возжаться с целым сонмом капризных девиц. Взять ее в качестве гувернантки посоветовала Ливи ее сестра Корделия.
— Глупостей она не потерпит, но в то же время человек она добрый. И главное, умный! В «Вассаре» она вела сразу два предмета — искусство и литературу. Прекрасно разбирается в детской психологии, а мне кажется, Розалинде нужна не только твердая рука, но и такой человек, которого она бы уважала и который в полной мере мог бы удовлетворить ее тягу к знаниям.
Уважение к этой женщине вскоре переросло у Роз в искреннюю привязанность. Викки, как стала называть ее Роз, сделалась ее наставником, советником и самым близким другом. С ее помощью пытливый ум девочки обрел остро-критическую направленность, подвергавшую сомнению всех и вся. Она не принимала на веру никакие утверждения, особенно те, которые исходили от людей, известных высокими академическими званиями и титулами. Самое же главное, она научила ее здраво и трезво относиться ко всему, что ее окружало.
Ты всю меня привязала к себе, с искренней нежностью, улыбаясь самой себе, думала Роз, подъезжая к Кейп-Коду и сворачивая на шоссе 6А, когда-то носившее гордое название Кингз Хайуэй, украшенное бегущими по его сторонам садами, красивыми церквушками и поселками с букинистическими магазинами, антикварными лавками и очень неплохими ресторанами. Еще эта местность славилась своими болотами, богатыми клюквой… Как там поется в песне? «Ты сделала меня такой, какой я стала…», подумала Роз. Без каких бы то ни было душевных колебаний покинув Саутгемптон, чем ближе продвигалась она к Провинстауну, тем становилась нетерпеливее, загораясь ожиданием, несмотря на то что до Дня труда[16] было еще относительно далеко и купальный сезон в Кейп-Коде был в самом разгаре. Ей больше нравились там осень или зима, когда повсюду пестрели объявления «Закрыто до следующего сезона», дули пронзительные ветры, океан обретал серые тона и на многие мили вокруг в дюнах не встретишь ни единой живой души. Но все равно достаточно было уже того, что она здесь. Она остановилась в Орлеане и оттуда позвонила Викки, чтобы сообщить, что она уже в нескольких минутах езды от нее.
Наконец, заглушив мотор на усыпанном песком шоссе высоко над дюнами, на веранде покрытого серой кровельной дранкой дома она тотчас заметила знакомую фигуру на фоне множества горшков с зелеными побегами и яркими цветами.
Роз приветственно помахала ей рукой и побежала вниз по песчаному откосу. Викки сошла со ступенек веранды, и они встретились прямо перед домом, крепко обнялись, затем, отстранясь, долго, внимательно и изучающе оглядели друг друга и снова крепко обнялись.
— На первое у меня похлебка из гребешков, — объявила Викки, — на второе жареный омар с салатом, а заедать все это будем хлебом на квасцах, который я только час тому назад вынула из печи.
Большой подвижный рот ее улыбался, обнажая блестящие крепкие белые зубы.
— Если тебе когда-нибудь надоест малевать морские пейзажи, ты можешь сколотить себе неплохое состояние, заделавшись поваром. Повторяю свое предложение: как только ты пожелаешь открыть свой ресторан, я готова вложить в него свои деньги, — заверила ее Роз.
— Не пойдет, но, если у тебя на стенах еще зияют пустоты, могу заполнить их новыми пейзажами.
Викки распахнула легкую раздвижную дверь и на Роз пахнуло знакомым запахом, от которого отрадно сомлело сердце. Смежив веки, она с удовольствием вдыхала ароматы масляных красок, льняного масла, трав, специй и вкуснейшей пищи.
— Ой… до чего же
— Иди, забрось к себе вещи, а потом мигом спускайся вниз и объясни, что заставило тебя так спешно прискакать ко мне?
Окна комнаты Роз выходили на океан, и шум его был последним, что она слышала, засыпая, и первым — просыпаясь по утрам. И еще по ночам океан чуть светился, отражая огни Кейп-Кода. Медная ее кровать
