Роз взяла ее сумочку, вынула оттуда бумажную салфетку и осторожно промокнула ею щеки матери, стараясь не смазать тщательно подведенные глаза.
— Спасибо тебе, — застенчиво пробормотала Ливи и, ободренная жестом дочери, потянулась к ней, взяла ее руку в свою и легонько пожала ее. — Дай мне еще немного так посидеть…
— Да сиди, сколько тебе хочется.
Когда наконец хриплое, натужное дыхание стало более или менее ровным, Ливи сказала:
— Понимаю… это оттого, что я слишком много курю…
— «Слишком» — не то слово, — коротко отозвалась Роз, уверенная, что причина кашля иная.
Глаза Ливи широко распахнулись навстречу дочери.
— Только прошу тебя, не надо меня ругать, — взмолилась она, но затем переменила тон: — Во всяком случае, не сейчас…
Но Роз была непреклонна. То, чему она стала свидетельницей, глубоко потрясло и напугало ее.
— Не стану тебя ругать, если согласишься пойти на прием к врачу.
— Да я уже счет потеряла этим врачам и осмотрам… все это нормальные последствия пневмонии, которую я недавно перенесла. От моих легких остались теперь только клочья.
— Почему бы тебе не пойти на прием к врачу тети Тони? Она головой за него ручается.
— У Тони всегда есть кто-нибудь или что-нибудь, за кого она ручается головой: косметический крем, особая диета, личный врач.
— Лучше ручаться головой, чем терять ее понапрасну да выслушивать, как тебя ругают.
Ливи снова улыбнулась, на этот раз, словно вспомнив что-то приятное.
— Да ты и ругаться-то толком не умеешь… когда отец услышал от тебя какое-то бранное слово, он положил тебя на коленку и здорово отшлепал: тебя это так поразило, что с тех пор ты уже не пыталась ругаться…
Глаза их встретились.
— Ты всегда была себе на уме. В отличие от меня. Мне было легче подчиняться таким, как ты. Потому все и помыкали мной: мама, мой первый муж, хотя Джонни никогда не был деспотом, потом Билли, который всегда им был, есть и будет…
— Почему же ты осталась с ним?
Ливи прямо и честно, как никогда раньше, посмотрела в глаза своей дочери, как женщина женщине:
— Потому что мне некуда было идти.
— Да ты что, мама…
Ливи жестом остановила ее:
— Позволь мне объяснить тебе кое-что, чего ты, увы, так до конца и не сможешь понять. А именно: как обстояли дела тридцать лет тому назад, какой тогда была наша жизнь. Она была полностью другой, чем сейчас. Единственное, что могла позволить себе женщина пятидесятых, — это выйти замуж. Если она хотела посвятить свою жизнь чему-либо другому — стать врачом, архитектором, писателем, дизайнером, — она должна была отказаться от замужества или прекратить свою профессиональную деятельность, когда ей все же удавалось найти мужа. О, конечно, были женщины, которым удавалось и то и другое: правило ведь не без исключений. Но для большинства замужество оказывалось единственным, чем могла занять себя женщина. Больше всего боялись тогда остаться в старых девах. — Ливи помолчала, чтобы отпить немного воды из стакана, который ей подала Роз. — Женское движение в те годы не выходило за рамки умозрительной идеи. Женщины должны были стремиться к тому, чтобы стать образцовыми женами, и точка. Они заботились о своих мужьях, следили за домашним хозяйством и воспитывали детей, которых производили на свет вместе со своими мужьями. Считалось, что большего они и сами не хотели, а если хотели, то с мозгами у них явно было не в порядке.
Ливи снова помолчала, прежде чем продолжить.
— Из меня воспитали отличную жену. Мама надеялась, что все три ее дочери сумеют, как она говорила, удачно выйти замуж, и была вознаграждена. Когда погиб твой отец и я осталась одна, я знала, что это будет не надолго, иного выхода я не видела. Но думала: может быть, через год или два. Спешить было некуда. И вот однажды я встретила женщину, которая сама настояла на разводе со своим мужем из-за его частых измен, а потом горько об этом пожалела. Она обрисовала мне картину существования незамужней — в ее интерпретации «лишней» женщины. Картина меня ужаснула. Я не могу жить одна, я не такая независимая, как ты. Мне необходимо иметь кого-либо, на кого я могу опереться, кто сумеет справиться с тем, с чем не справиться мне. Она снова помолчала.
— Мне казалось, что я нашла блестящий выход, когда встретила Билли. — Еле заметная, но горькая усмешка тронула губы Ливи. — Я сразу поняла, что он заинтересован во мне, но знала я и то, что он тогда был женат. Мне казалось, что я так умно вела себя с ним, когда он пришел ко мне и заявил, что теперь он свободен и хотел бы, чтобы я стала леди Банкрофт. Я-то думала, что это я кручу им. — Короткий смешок снова вызвал приступ кашля, но она сумела справиться с ним. — Я была либо слишком наивной, либо слишком эгоистичной, чтобы понять, что я оказалась именно
Ливи осторожно вздохнула, боясь вновь закашляться.
— Каждый из нас получил то, что хотел, но в моем случае с течением времени образ, который я сама создала, заменил собой меня как личность, наши отношения стали напоминать, как это теперь говорят, симбоз?..
— Симбиоз, — поправила ее Роз. — Длительное сожительство организмов разных видов, приносящее им взаимную пользу.
— Вот именно. Каждый из нас жил за счет другого и брал только то, что ему было необходимо.
— В основе своей все человеческие особи эгоистичны, — заметила Роз, — особенно когда речь идет о выживании.
— Но все это выглядит весьма неприглядно, не правда ли? Во всяком случае, мне бы не хотелось, чтобы об этом стало широко известно. — Голос ее, слабевший с каждой минутой, вновь обрел силу, когда она прямо взглянула в глаза дочери: — Но ты должна это знать. — Роз увидела, что глаза матери наполнились слезами. — Почему я не рассказала тебе об этом намного раньше? Но тогда я и сама толком ничего не понимала… видишь ли, должно было пройти слишком много времени, прежде чем я поняла, что натворила и почему.
Впервые в жизни Ливи позволила слезам пролиться и потечь по искусно нарумяненным щекам. Именно это обстоятельство, как ничто другое, показало ее дочери, как далеко зашла болезнь.
— Как бы я хотела, чтобы тогда у меня хватило смелости все тебе рассказать. Ты бы сразу верно оценила ситуацию и подсказала мне, как поступить. — Дрожащей рукой Ливи коснулась щеки дочери. — Ты умна, чего не могу сказать о себе, — призналась она. Из нас троих самой умной всегда считалась Делия, а Тони всегда блестела, как новенький грош… мне же при рождении ничего не досталось, кроме красоты и врожденного чувства вкуса, с таким багажом я и пошла шагать по жизни.
— Ничего себе «ничего», — поддразнила ее Роз, пытаясь увести разговор от рифов раскаяния. — Я знаю много умнейших женщин, которые с готовностью променяли бы все свои ученые степени за одну десятую долю твоего изящества и блеска.
Как всегда, комплимент попал в точку, в Ливи словно впрыснули адреналин. Она засмеялась, смахивая слезы, и глазами стала искать свою сумочку из сатинированной телячьей кожи.
Роз подала ей сумочку, и Ливи, вынув маленькое в золотой оправе зеркальце, внимательно осмотрела свое лицо.
— Господи… вот и закатилась моя звездочка.
— Нет, и еще раз нет, — торжественно, как клятву, произнесла Роз, упрямо тряхнув головой.
— Увы, это горькая правда, особенно в последнее время. — Ливи начала рыться в сумочке в поисках
