— Да, мои шесть футов два дюйма считают высокими.
— Могу поспорить, что в основном это говорят женщины.
— И выиграешь. Но и ты хороша. Мне нравятся высокие и худощавые женщины, а у тебя к тому же все на своем месте. Как сказал бы Спенсер Трэйси, ты «редчайший» экземпляр.
— Не поняла!
— Ты что, не смотрела картину «Пэт и Майк»? Где он снялся вместе с Кэтрин Хэпберн? Она играла роль женщины-силача, а он — спортивного обозревателя. Описывая ее своей сожительнице, он называл ее «редчайшая», но так как произносил это на бруклинский манер, то у него получалось «редчайшая». Но тебе, никогда не бывавшей в Бруклине, этого не понять.
— В следующий раз, когда приеду в Нью-Йорк, клянусь, обязательно побываю за Бруклинским мостом.
— Давай-ка лучше пока перескочим еще через один мостик… неподалеку отсюда.
В третий раз, уже лежа в просторной кровати, они никуда не спешили, нарочно растягивая удовольствие. Он долго и томительно тщательно обследовал каждый дюйм ее тела, постепенно распаляя ее и себя, пока не в силах дольше терпеть эту сладкую пытку, она не простонала: «Я хочу тебя — сейчас!» Тесно прижавшись к нему всем телом, она обхватила его ногами, и тогда он вошел в нее глубоко-глубоко и сам чуть не задохнулся от нетерпеливого ее желания, медленно и размеренно окунаясь в нее до того момента, пока мерные, в унисон его движениям, постанывания ее не перешли сначала в продолжительные стоны, а потом в сдавленный крик — наступила кульминация, затем еще одна, и еще, и еще одна, и только тогда он отдался своему оргазму и соединился с ней в испепеляющем, абсолютном блаженстве.
После чего оба мгновенно уснули.
Разбудил их телефон. Роз, жаворонок по натуре, проснулась от первого же звонка, но Джек уже тянул руку к аппарату, стоявшему у изголовья кровати. Первой ее мыслью было, что звонят по поводу матери, но потом она сообразила, что никто не знает, где она. Если только ее розыском не занялся Билли; густая сеть его сыскных агентов могла разыскать нужного человека в кратчайшее время.
Но Джек Росс, прислонясь спиной к подбитой ватой спинке кровати, больше слушал, чем говорил сам, только изредка бросая в трубку короткие вопросы. Разговаривал он недолго, и когда опустил трубку, громко и с сердцем выругался:
— Вот сучьи дети!
— Плохие новости?
— Хуже не бывает. Как для меня лично, так и для многих людей. Ирак напал на Кувейт. Звонил мой редактор из Нью-Йорка, он только что узнал об этом. Сегодня, во второй половине дня, в полной боевой готовности мне надлежит прибыть в аэропорт Хитроу, куда прилетит специально зафрахтованный самолет, имея на борту массу корреспондентов ТВ и Бог знает кого еще, чтобы захватить еще и нас, после чего он возьмет курс на Персидский залив. — В голосе его прозвучало неподдельное сожаление, когда он прибавил: — Время и Саддам Хусейн не станут дожидаться одного очень занятого мужчину — и женщину, если уж быть совсем точным. — Он помолчал и затем произнес фразу, от которой у Роз голова пошла кругом: — А я так долго искал тебя.
— Да, — как эхо отозвалась Роз, — а я тебя…
— Дьявольщина! — прорычал он. Большие его ладони нежно коснулись ее лица. — А мне только- только удалось разгладить эти маленькие морщинки вокруг твоих глаз, — с сожалением и нежностью пробормотал он. — А следующими на очереди были вот эти морщинки вокруг рта…
— Пожалуйста… — прошептала Роз. — Ты волен поступать, как…
После длительного, сладостного, глубокого поцелуя она кончила фразу:
— А что, разве заметно, что я была напряжена?
— Только в день первой нашей встречи, а вернее, столкновения. Я так тогда и не понял, то ли у меня в голове так гудит от удара, то ли где-то сработало противоугонное устройство.
— А мне казалось, что с того времени прошла целая вечность, — удивилась Роз.
— Мне тоже.
— Дьявольщина! — Теперь уже она выругалась. Джек рассмеялся:
— Ты даже ругаешься, как леди.
— Я — это я… тебе это не нравится?
— Мне в тебе все нравится, жалею только, что не успел снять то беспокойное напряжение, которое связано с болезнью твоей матери. Сейчас, однако, ты более раскованна, чем пару часов назад…
— Раскованна! Если ты еще хоть раз раскуешь меня, я развалюсь на мелкие кусочки! — И затем спросила: — Неужели так было заметно?
— Как давно ты ухаживаешь за матерью, которой никто уже не в силах помочь?
— Почти пять месяцев.
— Оно и видно, — кивнул Джек.
— Мне кажется, все это оттого, что я изо всех сил стараюсь не дать ей понять… хотя она и сама прекрасно все знает. — Роз лицом уткнулась в его широкую грудь. — Но более всего мне жаль ее погубленную жизнь, совершенно бесцельную. Меня всегда удивляло, откуда во мне любовь к искусству, ведь отец ничего в нем не смыслит, да оно его никогда и не интересовало, мать же сама сотворила из себя предмет искусства, пока она не рассказала мне — буквально на днях — о том, что в молодости очень хотела поступить в художественное училище: один известный тогда художник находил, что она очень талантлива. Но вместо этого она вышла замуж: сделала то, чего от нее ожидали. К двадцати годам она уже родила меня, а через год моего брата. Вместе с красками она забросила и свои мечты и занялась тем, что начала создавать образ Оливии Гэйлорд Рэндольф, будущей леди Банкрофт… ушедшей из жизни в неполные пятьдесят четыре года.
Джек прижался щекой к ее спутанным волосам:
— Как жаль, что не встретил тебя чуть раньше. Поверь мне, впервые в жизни сожалею, что приходится уезжать.
— Я тоже сожалею и, поверь мне, тоже впервые, — насмешливо проговорила Роз, поражаясь глубине своего чувства к нему. Все случилось слишком быстро, слишком много уже успело произойти, слишком рано все это произошло, зачастил в ее душе тревожный колокол. Но усилием воли она заставила его замолчать.
Повернувшись к изголовью кровати, она взглянула на часы. Было уже почти восемь часов утра.
— Тебе пора собираться, да и мне тоже. — Она криво усмехнулась. — Я всегда вовремя возвращаюсь домой. Только один раз в жизни, да и то из принципа, я не ночевала дома. — Она вздохнула: — Но это было очень-очень давно.
— Я могу обещать тебе лет десять.
— Нет уж, спасибо. На данный момент с меня достаточно. — Обняв его, она прижалась к нему, ощутив, как гулко и мощно бьется его сердце. — И все равно, я чувствую, что мне тебя всегда будет недостаточно. — Она немного отстранилась от него и улыбнулась: — Хотя грех жаловаться. Я имею в виду, что уже три раза была с тобой… — Рука ее, скользнув вниз, заползла под простыню, найдя там его шелковистую усладу. В радостном удивлении она пробормотала: — Не говоря уже о четвертом…
Его такси подбросило ее к дому Морпетов.
— Постараюсь вскоре дать о себе знать, — сказал он, крепко сжимая ее руку. — Если можно позвонить, я позвоню, если нет…
— То пришлешь мне открытку, — в тон ему сказала Роз. — И забудешь при этом, что здесь тебя хотели сожрать с потрохами. — Она вышла из машины и остановилась на обочине: — Удачи тебе.
Роз стояла, пока такси не завернуло за угол на Сент-Джеймз. Он неотрывно смотрел на нее из заднего окна. Машина скрылась, и тогда она открыла дверь.
Мать все еще спала. Ночная сиделка сдавала смену дневной: их приглушенные голоса доносились из комнаты, специально отведенной для их личного пользования. Она на цыпочках пошла в свои покои, где сбросила с себя красный костюм — довольно помятый — опустила нижнее белье в корзину для стирки, набросила на плечи халат и спустилась вниз в огромную, как в гостинице, кухню, чтобы сварить себе кофе. Они успели с Джеком принять душ и выпить по чашечке быстрорастворимого кофе, но Роз хотелось кофе крепкого, с пенкой, хотелось не спеша посидеть над чашечкой и обо всем поразмыслить. Тем более что
