Наташу, буду человеком, наконец…»

Подумал так, решительно протянул руку к клавише отбоя и сказал:

— Нет Бога, кроме Бога. Аминь, — и быстро, боясь опоздать, нажал отбой. На экране вновь загорелись слова: «Я себя поздравляю. Можно трубить в трубы».

До конца работы программы осталось две секунды… Лийил в этот же момент исчез. Иван ничего не почувствовал, кроме одного: «Бог воистину добр, и Он любит меня… — подумал Иван, и это утверждение не вызвало у него обычного внутреннего протеста. Он улыбнулся и глубоко вздохнул. — Ну вот, теперь у меня есть душа. И есть воля не повторять того, что я мог сделать».

Иван подошел к телефону и поднял трубку.

— Я хочу поговорить с Зильбертом. — Пока устанавливалась связь с Зильбертом, Иван сказал: «Лийил, появись». Но ничего не произошло. «Все правильно, так и должно быть. Все так и должно быть. Чудеса закончились».

— Я слушаю тебя, Джон, — услышал Иван голос Зильберта.

— Зильберт, программа готова. Что будем делать дальше?

— Я ждал твоего звонка, Иван Свиридов… Это очень интересный вопрос. Теперь мы должны решить, как ею пользоваться. Я сейчас к тебе приду, если ты не возражаешь. Могу я это сделать?

— Да, конечно. Я жду тебя.

Вскоре дверь комнаты бесшумно открылась, и в нее медленно, бессильной старческой походкой вошел Зильберт. Он даже не пытался скрыть, как ему тяжело двигаться. Он очень сильно постарел. Его мучила одышка, поэтому он начал говорить не сразу.

— Рад тебя видеть, Джон, буду тебя так называть, так мне привычней. Никого я так не рад видеть, как тебя, даже собственных внуков.

— Сколько прошло времени с того дня, как я заперся здесь? — спросил Иван.

— Больше трех лет. Точнее, три года и шесть месяцев. Я уже думал, что не доживу до свидания с тобой. Стал совсем плох. Мой несчастный организм просто разваливается на глазах. Знаешь, как это противно, Джон, видеть и чувствовать, что превращаешься в груду высохшего, старого, вонючего мяса. — Зильберт сел в кресло. — Ну, а как ты? Скажу тебе, ты тоже изменился, повзрослел, что ли. Тогда у тебя в глазах был свойственный мальчишкам огонек, теперь твой взгляд стал сухим и спокойным, даже каким-то безразличным и уставшим. Ты здесь стал настоящим мужчиной, Джон. Уж не знаю, сделал я тебе комплимент или обидел. Если обидел — прости.

Как дела в мире, Зильберт? Как развивается демократия?

— Ты знаешь, Джон, в последнее время я больше озабочен собственным здоровьем. Но очень хочется знать, что будет дальше. Слишком много вложено во все это.

— Я могу тебя обрадовать, Зильберт. Весь аппарат средств для сохранения твоего «я» — сделан. Моя душа, — Иван оговорился, — моя вторая душа уже там. — Иван показал на компьютер. — Правда, она как бы спит и проснется, если поступит соответствующая команда. И ты, если захочешь, воскреснешь: хочешь, молодым и глупым, хочешь, немощным и мудрым — тело тебе прилепим какое хочешь, все в наших силах.

— И когда же мне можно будет попасть туда? — указал Зильберт на компьютер.

— Когда я дам соответствующую команду.

— Иван, возможно, я обрадую тебя, возможно и нет, но транслятор, считывающий и хранящий информацию человеческого мозга, уже сделан. И генетики тоже продвинулись очень далеко. Мы не теряли времени зря: пока ты занимался своими делами, воссоздавая структуру мозга в Самаэле, мы создали этот транслятор. Правда, вся эта мешанина информации, которую сумели считать из человеческого мозга, никем до сих пор не расшифрована…

Иван прервал Зильберта.

— Ты не понял, Зильберт. Для того, чтобы ты жил там, — Иван кивнул в сторону Самаэля, — нужно совсем не это. Вся информация, которая делает из Зильберта Зильберта, там уже есть просто потому, что без Зильберта мир не смог бы развиваться по той программе, по которой он должен развиваться.

— В это очень трудно поверить, во всяком случае, это мне непонятно. И все-таки что же надо, чтобы продолжилась моя жизнь?

— Надо, чтобы я запустил программу работы Самаэля. Причем совершенно не обязательно, чтобы ты присутствовал при этом, это можно сделать и через год, и через десять лет, все равно Зильберт оживет в Самаэле, если будут заданы соответствующие параметры работы программы.

— И что, весь мой жизненный опыт не нужен?

— Нет, Зильберт. Видишь ли, там, где существует Бог и где будет существовать наш Самаэль — там нет времени, и он знает о тебе все как есть — от рождения и до смерти. Программа Самаэля, отработав, замкнет в себя все времена; весь внешний мир, прошлый и будущий, будет существовать для тех, кто внутри пространства Самаэля одновременно. То есть информация, считанная из твоего мозга, Самаэлю не нужна, он получит ее одномоментно в чистом виде, главное, чтобы твое имя было там записано, а оно там уже записано…

— И ты можешь все это сделать?

— Да, могу. «Никогда я этого не сделаю, никогда! Но надо, чтобы он меня отсюда выпустил. Мне надо отсюда выбраться любой ценой», — подумал Иван.

— Ну так сделай это.

— Нет, я пока не готов.

— Объясни тогда, что это значит?

— Это значит, что я должен еще подумать.

— Как долго?

— Дай мне месяц. «Да не месяц мне остался, а от силы только дней семь, — сказал себе Иван, — после этого он меня убьет. Он должен меня убить. Он не даст мне пережить себя, что бы он ни говорил».

— Это слишком долго. Я могу столько не прожить. А я хочу отправиться туда вместе с тобой, Иван. Ты — единственная гарантия того, что мне там будет хорошо.

— Сколько же ты можешь мне дать времени?

— Джон, я слышу каждый удар своего сердца, и каждый удар дается ему с большим трудом. И я боюсь, что каждый удар, может оказаться последним. Неделя, максимум одна неделя земной жизни — все, чем ты можешь располагать перед вечностью…

— Хорошо, я согласен. Неделя. Прятаться я не буду. Пусть твои люди следят за мной, только не очень назойливо. Через неделю встретимся здесь же.

— Ты воистину дьявол, Джон. Предположим, что все, что ты говоришь, — правда. Стой, стой… — Зильберт замахал руками, — не надо никаких доказательств, мне они не нужны, все равно ведь нет выбора… Хорошо, мы с тобой окажемся там. А что будет с остальными людьми?

— Одни после смерти последуют за нами, другие в небытие. Он, — Иван кивнул в сторону Самаэля, — определит, кому куда отправляться, все взвесив на своих весах, — сказал Иван. — И не ошибется, не беспокойся. У него на этот счет свои безошибочные критерии. Я знаю…

— Какие критерии, какие, Джон?

— Каждый знает, куда он попадет, без всяких критериев, и ты знаешь это. Ведь знаешь! Вся армия служителей всех религий и культов уже тысячи лет спекулирует именно на том, что трактуют эти критерии и задают их от своего лица, ссылаясь на авторитет священных книг. Все это — ложь. Могу тебе сказать одно — веривших в Бога, а значит имеющих душу, во все времена было не так много, но, правда, и немало. И любой из них мог умереть в любой момент без страха. Это мог быть воин-язычник, снимающий доспехи перед битвой, или сжигающий себя русский христианин-старовер. Эти критерии неуловимы разумом и необъяснимы, как любовь. Воистину, судьба каждого прописана на небесах и все признаки избранности — косвенные; никому из людей не дано судить, кто избран для спасения, а кто проклят. Видимая святость и подвижничество могут быть лицемерием, а кажущееся отрицание Бога творится во славу Бога истинно верующим человеком, имеющим душу.

— Но ты же что-то заложил в его башку? — показал Зильберт на Самаэля.

— Сейчас он запрограммирован так, что заложил условия Он, — Иван показал пальцем вверх, — а

Вы читаете Антихрист
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату