озадачивает, ей нужно все честно объяснить.
Он кивнул.
— Интересно, почему она не спросила меня? Обычно ведь легко задает вопросы.
— Может быть, чувствует, в чем тут дело.
— Возможно ли так тонко чувствовать?
— Все дети — гении, — уверенно ответила Файер.
— Да, — кивнул Бриган. — Хорошо. Мое позволение у вас есть. Расскажете мне потом, как все прошло.
Но Файер внезапно отвлеклась, встревоженная — уже не в первый раз за день — ощущением присутствия чего-то странного, знакомого и неправильного. Человека, которого здесь быть не должно. Сжав в кулаке гриву Малыша, она потрясла головой. Малыш, оторвав морду от груди Бригана, обернулся на нее.
— Миледи, — позвал Бриган. — Что случилось?
— Такое ощущение… нет, снова пропало. Не обращайте внимания. Ничего.
Бриган посмотрел на нее с недоумением, и она, улыбнувшись, объяснила.
— Иногда приходится подождать, пока ощущение оформится во что-то членораздельное.
— Ясно, — он опустил взгляд на длинный нос Малыша. — Это как-то связано с моими мыслями?
— Что? — переспросила Файер. — Вы шутите?
— А должен?
— Вы думаете, я хоть что-то читаю в ваших мыслях?
— Разве нет?
— Бриган, — от изумления она вовсе позабыла о манерах. — Ваш разум — крепость без единой трещинки. Мне еще ни разу не удалось добыть там ни намека.
— О, — красноречиво ответил он. — Хм, — и принялся с довольным видом поправлять кожаные ремни на плече.
— Я предполагала, что вы делаете это специально, — продолжила Файер.
— Вы правы, но в таком вопросе трудно определить, насколько успешны попытки.
— Полностью.
— А сейчас?
— В каком смысле? — уставилась на него Файер. — Вы спрашиваете, ощущаю ли я ваши чувства? Нет, конечно.
— А теперь?
Словно из глубин океана его сознания до нее докатилась мягкая волна. Она замерла и впитала ее, стараясь сдержать собственное волнение, ибо то, что Бриган открывал ей свои чувства, впервые за все это время, переполнило ее какой-то чрезмерной радостью.
— Я чувствую, что наш разговор вас забавляет, — сказала она.
— Интересно, — улыбнулся он. — Изумительно. А теперь, когда мой разум открыт, вы смогли бы завладеть им?
— Исключено. То, что вы показали мне одно-единственное чувство, не означает, что я могу просто забраться вам в голову и хозяйничать там.
— Попробуйте, — сказал он, и Файер испугалась, хоть лицо его и было спокойно, а голос полон дружелюбия.
— Не хочу.
— Просто ради эксперимента.
Это слово заставило ее задохнуться от ужаса.
— Нет. Я не хочу. Не просите.
— Миледи, — поспешно придвинувшись ближе к двери стойла, тихо заговорил он, — простите меня. Из-за меня вы расстроились. Обещаю никогда больше не просить.
— Вы не понимаете. Я бы ни за что…
— Знаю. Вы бы не стали… Пожалуйста, миледи… я сожалею о своих словах.
Файер обнаружила, что слишком сильно ухватилась за гриву Малыша. Отпустив беднягу, она принялась приглаживать растрепанные пряди, борясь с рвущимися наружу слезами, а потом прижалась лицом к шее коня и вдохнула теплый лошадиный запах.
Мысль заставила ее рассмеяться, но смех этот был больше похож на всхлип.
— Вообще-то я как-то думала о том, чтобы завладеть вашим разумом, если б вы попросили. Мне показалось, я смогу помочь вам уснуть.
Принц открыл рот, чтобы что-то сказать. Потом снова закрыл. На мгновение лицо его снова превратилось в нечитаемую маску, но когда он заговорил, голос его звучал мягко.
— Но это несправедливо, ведь тогда некому было бы помочь уснуть вам.
Файер уже не понимала, о чем они говорят, и начинала чувствовать себя отчаянно несчастной, потому что беседа едва ли помогала ей отвлечься от своих чувств к этому человеку.
Пришел Уэлкли и сообщил, что король вызывает к себе Бригана. Когда он ушел, Файер вздохнула с облегчением.
На пути к своим покоям в сопровождении стражи Файер снова ощутила дуновение странно знакомого сознания. Это был лучник, тот самый лучник с пустотой в мыслях.
Файер раздраженно вздохнула. Лучник был где-то во дворце или рядом, может быть, поблизости в городе — по крайней мере, ей так казалось уже несколько раз за сегодняшний день; и он никогда не задерживался у нее в голове, так что она не успевала схватиться за его разум или даже просто понять, что делать. Это все ненормально, просто ненормально: бродящие вокруг зомби с такой пустотой в мыслях, словно их заворожило чудовище. Снова чувствовать этот разум после стольких месяцев было не слишком приятно.
И тут она обнаружила, что с оставшимися в замке стражами что-то не так.
— Приходил какой-то человек, миледи, — сообщила Муза, — очень странный. Сказал, что король послал его проверить вид из ваших окон, но я не узнала в нем слугу короля, да и объяснениям не поверила, так что не впустила.
— Вид из моих окон? — изумилась Файер. — С чего бы это?
— Какой-то он был не такой, миледи, — добавил Нил. — Что-то странное в нем. И нес сплошную околесицу.
— По мне, так ничего странного, — хмуро вставил другой воин. — Королю не понравится, что мы его ослушались.
— Нет, — Муза обернулась к стражникам. — Довольно спорить. Нил прав, что-то нехорошее было в этом человеке.
— У меня от него голова закружилась, — вставила Мила.
— Это был достойный человек, — проговорил еще один из охранников, — и вряд ли нам позволено разворачивать посланных королем людей.
Файер стояла в дверях, держась за косяк, чтобы не пошатнуться. Слушая, как спорят ее стражи, которые никогда не ссорились при ней и никогда не перечили Музе, она все больше уверялась, что случилось что-то страшное. И дело было даже не в том, что они заспорили, не в том, что приходивший казался подозрительным. Нил сказал, что с ним что-то было не так — а сейчас не так что-то было с половиной ее стражи. Они были намного более открыты, чем обычно, и в мыслях их царил туман. А сильнее всего — у тех, кто сейчас спорил с Музой.
И каким-то чутьем — человеческим или чудовищным — Файер ясно чувствовала, что, называя этого человека достойным, они ошибались, и точно знала, хоть и не понимая почему, что Муза правильно сделала, когда прогнала его.
— А как этот посетитель выглядел?
Некоторые воины, почесав в затылке, проворчали, что не помнят — Файер могла буквально нащупать туман в их мыслях. Но разум Музы был ясен.
— Высокий, миледи, выше короля, и худой, даже тощий. Волосы у него были седые, глаза — темные. И он был изможден и бледен, весь какой-то посеревший, а на коже — пятна. Сыпь.
