По сделал шаг, и торговцы отступили. Руки он держал по бокам с непринужденным спокойствием, которое не обмануло никого в комнате.
— Вы хотя бы представляете, с кем разговариваете? — процедил он. — Думаете, я после такого заплачу вам хоть монету? Вам еще повезло, что я позволяю вам уйти и не стану выбивать все зубы из ваших наглых ртов.
— Уверен? — спросила Катса, по очереди глядя в глаза каждому из них. — Мне бы хотелось как- нибудь удостовериться, что они не тронут дочку трактирщика.
— Не тронем, — прохрипел один из торговцев. — Никого мы не тронем, клянусь.
— Иначе пожалеете, — предупредила она, — И будете жалеть до конца своей гнусной, но недолгой жизни.
— Не тронем, миледи. Не тронем, — побелев, они попятились к двери, от ухмылок не осталось и следа. — Это была просто шутка, миледи, честное слово.
— Убирайтесь, — повторил По. — Вот вам плата — мы прощаем оскорбления и дарим вам жизнь.
Торговцы кубарем выкатились из комнаты, и По с грохотом захлопнул за ними дверь, а потом прислонился к ней спиной и сполз на пол. Потерев лицо ладонями, он глубоко вздохнул.
Катса взяла со стола свечу, присела рядом и попыталась представить себе его усталость и гнев по склоненной голове и напряженным плечам. Он отнял руки от лица и прислонился головой к двери. Мгновение молча смотрел ей в лицо.
— Я правда думал, что что-нибудь с ним сделаю, — сказал По. — Что-нибудь страшное.
— Даже не знала, что ты способен настолько выйти из себя.
— Очевидно, способен.
— По, — внезапно Катсе пришел в голову вопрос. — Откуда ты знал, что я собираюсь делать? Я ведь, хотела ударить их, а не тебя.
— Да, но я почувствовал от тебя резкий всплеск энергии, к тому же я достаточно тебя знаю, догадался, что ты сейчас кому-нибудь врежешь. — На его лице появилась усталая полуулыбка. — В непоследовательности тебя обвинить никак нельзя.
Хмыкнув, она села перед ним на пол в позу лотоса.
— А теперь расскажи, что ты от них узнал.
— Ах, да, — он прикрыл глаза. — Что я узнал. Начнем с того, что все, кроме того, в углу, врали напропалую. Это была игра. Они хотели заставить нас выложить деньги за ложные сведения, чтобы расквитаться за сегодняшнее унижение.
— Как мелочно.
— Да уж, но все равно они нам очень помогли. Это Лек, Катса, я уверен. Когда тот верзила говорил, что Лек невиновен, он лгал. Ho все же… нечто очень странное я до сих пор никак не могу понять. — Он покачал головой и задумчиво уставился на свои руки. — Это так странно, Катса. Я почувствовал, что они… хотели его защитить.
— В каком смысле защитить?
— Так, будто они все искренне верили в его невиновность и хотели оправдать передо мной.
— Но ты же только что сказал, что он виновен.
— Да, и они это знают. Но при этом верят в его невиновность.
— Это совершенная бессмыслица.
Он снова покачал головой.
— Знаю. Но я точно это почувствовал. Говорю тебе, Катса, когда торговец сказал, что Лек непричастен к похищению, он лгал. Но когда черед пару секунд он же сказал: «Лек невиновен», — он не кривил душой, а верил, что говорит правду. — По поднял взгляд на темный потолок. — Кажется, мы должны думать, что Лек все-таки похитил дедушку, но из благородных побуждений? Это просто невероятно.
Катса никак, не могла понять смысла того, что узнал По, точно так же, как не могла представить себе способ, которым он это узнал.
— Все это просто бессмыслица, — слабо запротестовала она.
На мгновение По оторвался от своих мыслей и посмотрел на нее.
— Катса, прости. Ты, наверное, совсем запуталась. Понимаешь, я довольно много могу почувствовать и выяснить, если кто-то хочет меня одурачить, но при этом не умеет закрывать свои мысли и чувства.
Ей никак не удавалось понять, и она оставила попытки найти смысл в истории о короле, который был одновременно и виновен, и невиновен. По снова погрузился в раздумья и уставился на свои руки. Торговцы не умеют закрывать свои мысли и чувства. Что ж, раз теоретически это возможно, ей бы хотелось научиться.
Вдруг Катса почувствовала его взгляд — оказалось, он за ней наблюдает.
— Иногда у тебя получается что-то от меня скрыть, — сказал По.
Она вздрогнула и пару секунд попыталась ни о чем не думать.
— Иногда, — продолжил он, — с тех пор, как ты узнала о моем Даре. То есть я чувствую, что ты что- то скрываешь… вот и сейчас тоже… и у тебя получается — мой Дар молчит. — Вдруг он выпрямился с таким лицом, словно его осенило. — Знаешь, ты всегда можешь меня оглушить. Я не стану защищаться.
В ответ Катса рассмеялась.
— Нет. Я обещала, что больше тебя не ударю, разве что на тренировках.
— Но ведь это получается самооборона.
— Никакая не самооборона.
— Самая настоящая, — не унимался он, и она снова рассмеялась, подивившись его серьезности.
— Я бы предпочла научиться закрывать свои мысли, — сказала она, — а не лупить тебя каждый раз, как мне в голову придет что-нибудь, что тебе знать не положено.
— Ну да, мне эта идея тоже больше нравится, уж поверь. Но я даю тебе разрешение меня вырубить, если понадобится.
— Зря ты это сделал. Знаешь ведь, какая я импульсивная.
— Мне все равно.
— Раз ты даешь разрешение, я, может быть, им воспользуюсь, По. Может быть…
Он поднял руку.
— Это компенсация. Когда мы сражаемся, ты сдерживаешь свой Дар. Я свой сдерживать не могу. Так что у тебя должно быть право защищать себя.
Ей это не нравилось, но она не могла не заметить, что в его словах был смысл. И не могла не заметить это желание, эту самоотверженную готовность пожертвовать ради нее своим Даром.
— У тебя всегда будет болеть голова, — предупредила она.
— Может, Раффин положил среди прочих снадобий свое лекарство от головной боли. Раз ты изменила прическу, я тоже изменю. Как думаешь, мне пойдет голубой?
Она снова рассмеялась и поклялась про себя, что не станет его бить, разве что положение будет уж совсем отчаянным. И тут пламя свечи на полу рядом с ними дрогнуло и погасло. Они совсем ушли от темы. Рано утром, скорее всего, нужно отправляться в Монси, а сейчас глубокая ночь, и все в трактире и во всем городе спят. А они вдвоем сидят ни полу в темноте и смеются.
— Значит, отправимся в Монси завтра утром? — спросила она. — Мы же уснем верхом на лошадях.
— Это я усну верхом на лошади. А ты будешь ехать так, словно проспала несколько дней и словно мы соревнуемся, кто быстрее доскачет до Монси.
— И что же мы обнаружим, когда доберемся? Короля, который невиновен в том, в чем он виновен?
По потер лоб.
— Мне всегда казалось странным, что отец и мать ни в чем не подозревают Лека, даже зная его историю. А теперь еще и эти торговцы, которые считают, что он невиновен в похищении, хоть и знают, что это не так.
— Неужели он так добр во всем остальном, что люди прощают ему преступления или вообще их не замечают?
Мгновение По сидел молча.
