Присел и шибко юркнул в дверь. 12 И запил Конь. Сперва 'Под пушкой', Потом в 'Царевом кабаке' Валялся с медною полушкой, Зажатой в потном кулаке. Топя тоску в вине зеленом, 'Вся жизнь, — решил он, — прах и тлен!' Простоволосая гулёна Не слазила с его колен, Он стал вожак кабацкой швали, Был во хмелю непобедим, Его пропойцы дядей звали И купно пьянствовали с ним. Когда, о стол ладонью треснув Так, что на нем виднелся знак, Конь запевал срамную песню, — Орал ту песню весь кабак! Ему проныра-целовальник Не поспевал винцо нести: 'Гуляй, начальник! Пей, начальник! Шуми да денежки плати!' Конь сыпал медью, не считая: 'Еще! За всё в ответе я!' И пенным зельем налитая, Ходила кр_у_гом сулея. Народ, сивухой обожженный, Буянил, а издалека Пропойц матери и жены Глядели в окна кабака. У каждой муж пьет больно много! Как раз бы мера! Вот как раз! Но на дверях белеет строго Царем подписанный указ. И говорится в том указе, Что, дескать, мать или жена Звать питуха ни в коем разе Из заведенья не вольна. И докучать не смеет тоже Пьянчужке-мужу женка та, Доколе он сидит в одеже И не пропился до креста. Под вечер Федька из кружала, Шатаясь, вышел по нужде. Жена просила и дрожала: 'Пойдем, соколик! Быть беде!' Но Конь ударил шапку _о_ пол, Рванул рубаху на груди: 'Я только пуговицы пропил От царской шубы! Погоди!' Опять в кабацком смраде кислом, Где пировала голытьба, Дым поднимался коромыслом И всё разгульней шла гульба, А жены в низкое оконце Глядели на слепой огонь… И вновь перед восходом солнца На воздух вышел Федька Конь. Кафтан его висел, распорот, Была разбита голова. 'Жена! Уже я пропил ворот! Еще остались рукава!' На третье утро с Федькой рядом Уселся некий хлюст. Его Прозвали Кузькой Драным Задом. Тот Кузька не пил ничего, А всё пытал хмельного Федьку, Как тот разжился: 'Федька! Ну, Чего таишься? Слышь! Ответь-ка: Небось набил себе мошну? Небось добра полны палаты? Жена в алмазах! Не как встарь! Небось и серебра и злата Тебе отсыпал государь? Чай, одарил немецким платьем?..' Тут Конь, молчавший до поры, Сказал: 'От каменного бати Дождись железной просфоры!' А Кузька побледнел немножко, К окну скорехонько шагнул, Быстрехонько открыл окошко И тонко крикнул: 'Караул!' Потом, чтоб Федька не ударил, К стрельцам за спины стал в углу И произнес: 'На государя Сей тать сказал сейчас хулу!' И дело Федькино умело Повел приказный стрикулист. Сам Годунов читал то дело И записал на первый лист: 'Пустить на вольную дорогу Такого вора — не пустяк,
