Стихотворения и поэмы

Локкерт! Жизнь миновала и детские звезды
                                                                 налгали!
Сколько снов тебе снилось?
                                     И вот ничего не сбылось,
Лишь в бездомную юность солдаты пинали
                                                                   ногами.
Эта крепкая юность стояла на трудных постах,
Эта нищая юность работала полуживая,
Эта горькая юность томилась в угрюмых
                                                              «Крестах»,
Всю себя беззаветно за близких своих отдавая.
Ты напрасно стрелял: генералы растут,
                                                              как грибы,
До отвала набитые снедью, налитые водкой.
Бедный Гирш! Ты не понял стратегии
                                                    трудной борьбы:
Это много сложней, чем стучать молотком
                                                         по колодке! —
Но жалеть уже поздно:
                               уже прогремел твой протест,
Пусты оба патрона в твоем револьвере.
                                                                И скоро —
За неграмотностью — неуклюжий
                                             расплывшийся крест
Нацарапает Леккерт под смертным своим
                                                           приговором.

За тюремной стеною гитарные струны бренчат,
За тюремной стеною целуется с девушкой
                                                                    кто-то…
Леккет скинул халат,
                             Леккерт поднял кусок кирпича
И чертит на тюремной стене силуэт эшафота.

13. Бубновый туз

Подагрическим шагом своим
                                            журавлино-прямым,
Непристойно бранясь, закипая от злости,
                                                           как чайник,
В небеленый подвал мастерских пересыльной
                                                                 тюрьмы
По щербатым ступенькам спускается
                                            желчный начальник.
Он бранится недаром, не попусту с сердцем
                                                                    плюет
И кусает седые усы, зеленея от злобы:
Столяры в мастерской отказались срубить
                                                                  эшафот.
Он прочтет им заутреню!
                                Он им задаст, бритолобым!

Так он входит а столярку, где свищут рубанки
                                                                   и где
Три десятка бубновых тузов,
                                        здоровенных и дюжих,
Помаленьку работают, как по колено в воде,
Стоя в мягкой волне шоколадных
                                             и кремовых стружек.
Кто-то гвоздь заколачивает и лениво поет,
На насмешливых лицах написано явно
                                                           нахальство…
«Кто-то хочет быть в карцере, —
                                      марш мастерить эшафот!
Очумели, мошенники? Вздумали спорить
                                                    с начальством?».
Завсегдатай этапов, российских централов
                                                                      гроза,
Нераскаянный рецидивист, уголовный
                                                             Мартынов,
Нн спеша поднимает пустые, как пропасть
                                                                      глаза,
И глядит на начальника, стружки ногой
                                                             отодвинув.
И начальник тюрьмы не выносит пустующих
                                                                       глаз.
Перед их пустотой — что твоя пустота
                                                           Торричелли?
«Не извольте кричать.
                               Не подходит нам этот заказ.
Мы не станем строгать невеселые
                                                           эти качели».
И фуганок от стружек очистив тупым долотом,
Уголовный Мартынов задумчиво бороду чешет:
«Человек, ваша милость, к примеру сказать,
                                                                 не пальто.
Так пускай себе ходит живой.
                                               Для чего его вешать?
Ну, там стол сколотить или их благородию
                                                                         шкап,
Но братва никогда не работала виселиц людям.