Стихотворения и поэмы

Может, кто и найдется, а нам все равно
                                                                     на этап.
В карцер можем сходить хоть сейчас.
                                             А мараться не будем».
И начальник глядит в голубые пустые глаза,
Что читает он в них — равнодушных,
                                                чужих и печальных?
Схватка длится мгновенье. И, ничего не сказав,
Журавлиным шажком ретируется желчный
                                                                начальник.
А в тюремном дворе, глядя в лужу воды,
                                                             как в трюмо,
На разбитую челюсть свою, с истерическим
                                                                 всхлипом,
Схоронясь за дровами, начальнику пишет
                                                                      письмо
Coгласившийся быть палачом
                                             уголовный Филиппов:
«Ваше высокородье! Меня забивают,
                                                                  хоть плач!
По великой нужде прибегаю за помощью
                                                                        вашей:
Арестанты меня не иначе зовут, как «палач»,
Заставляют не в очередь в нужник мотаться
                                                                 с парашей,
Отбирают табак, обещают зарезать ножом
Или шилом пырнуть, или темную сделать
                                                                 мне ночью.

Ваше высокородье! Пока я вам буду нужон, —
Христом-богом прошу: посадите меня
                                                                в одиночку».

Малка, вытащив рубль, что в платочке
                                                             завязан узлом,
В тихий домик почтовой конторы врывается
                                                                     с криком.
Седовласый чиновник сидит за зеленым столом,
Точно в нимбе, в густых бакенбардах
                                                         а lа Горемыкин.
Кучка светлых монеток, что собрана в год
                                                                    по грошу,
На сукно покатилась. «Скорее примите депешу!
Я для мужа помилованья у царицы прошу,
Если на день ответ запоздает,
                                                  он будет повешен!»
«Хорошо, хорошо! — и чиновник, захлопнув
                                                                          окно,
Говорит: «Остапчук! Проводи эту нервную
                                                                         даму».
Не читая листка, он засовывает под сукно
Aвгустейшей вдове адресованную телеграмму.

14. Во рву на военном поле

Ночь. Глубокая ночь. Вознесли привиденья
                                                                      домов
Над собою лампады фонариков подслеповатых.
Равнодушное «Слушай!» плывет
                                      над губернской тюрьмой,
и туман по Вилейке ползет, как больничная
                                                                          вата.
Ночь, тревожная ночь. Фонари не горят —
                                                                     и горят,
Только дождик знобящий
                                    дворнягу бездомную колет.
Только взад и вперед проезжает
                                                жандармский наряд
От губернской тюрьмы до пустого
                                                        Военного Поля.
Лишь стучится полиция в двери
                                                        рабочих берлог,
И хозяйки ворчат: «Кто там ломится,
                                                   глядя на ночь-то?»
Сыщик, в тесную щелку просунув
                                                    солдатский сапог,
Отвечает: «Откройте, мамаша!
                                                Вам срочная почта».
Ночь. Последняя ночь. Невпопад отбивая часы,
Только заспанный сторож в простуженный
                                                       колокол звонит.
В эту мертвую полночь, под дождиком
                                                             этим косым,
Тут, на Лагерной улице, что тебе надобно,
                                                                        Соня?
Отчего ты не спишь? Отчего ты домой
                                                                  не идешь?
Слушай, бедная девочка: пусть остановится
                                                                        месяц,
Человеку в карете, проезда которой ты ждешь,
Не поможет и это: его отвезут и повесят.