Она досадливо тряхнула головой, как сварливая жена, которая заранее отметает все отговорки виноватого мужа.
– Хотите коротко? – холодно спросила она.
– Только самые кончики подрезать.
– Нет. Нет?
– Кончики мертвые, ломкие. Мне придется подстричь вот досюда, – она провела рукой над моими плечами.
Я испытала острое чувство потери. Каждая клеточка моего организма воспротивилась мысли о такой короткой стрижке.
(Нет. Джасмин, что угодно, только не короткие волосы! Имейте состраданье. Пожалуйста!)
– Мне все равно, что они ломкие, – мягко заверила я. – Честное слово, это ничего. Я могу это пережить.
– Но они же мертвые! И почти до самых корней. Посмотрите сами! – велела она мне. – Вот!
– Да, я вижу, вижу, но…
– Да нет, вы не видите!
Я послушно пригляделась.
– Это ничего, – сказала я, когда сочла, что смотрела достаточно долго. – Я предпочитаю длинные мертвые волосы коротким живым.
– Нет, так нельзя, – сказала неумолимая Джасмин. – С такими волосами нельзя ходить. Это неприлично.
Нас прервала Грейн.
– Мора, мама звонит. Она говорит, что сегодня вечером не может сидеть с ребенком, тебе придется придти пораньше.
– Черт подери, у меня дела, ты посидишь.
– Но…
– Тебе нужна работа или нет? – спросила Мора.
– О! – смирилась Грейн и заковыляла прочь. Мы с Джасмин снова встретились глазами в зеркале.
– Сестра, – пояснила она. Я натянуто улыбнулась.
– Ну, значит, договорились, – нетерпеливо подытожила она.
«А может, ничего?» – подумала я. Начать новую жизнь, отрезав все старое и безжизненное. Вперед к здоровому, светлому будущему со здоровыми волосами!
– Хорошо, – согласилась я.
Миром правит рука, вооруженная ножницами.
Хелен подняла голову.
– У тебя же прическа, как у пожилой тетеньки! – удивленно воскликнула она. – Ты зачем так подстриглась?
– Это не я так подстриглась, это меня так подстригли! – заорала я.
И я бросилась к зеркалу, чтобы снова убедиться, что все обстоит столь же ужасно, как мне показалось в салоне. Нижняя часть лица была совершенно белая, потому что с нее смыли тон. Под глазами – серые круги. Но хуже всего были волосы – короткие и вьющиеся. Джасмин отчикала мне даже больше, чем собиралась, выше плеч. И что особенно оскорбительно, уложила мне волосы мелкими кудряшками. Так причесывали бабушек.
– Я так отвратительно выгляжу! – всхлипывала я, роняя крупные слезы.
– Да уж, – согласилась Хелен.
Я была даже рада, что она со мной согласилась. Мама бы на ее месте дипломатично сказала: «Они же отрастут», и тогда со мной, несомненно, случилась бы истерика. Я подумала о целых ярдах моих волос, оставшихся на полу в салоне, о волосах, в которые Люк так любил запускать пальцы, и зарыдала в голос.
– Жизнь кончена, – причитала я.
– Тебе некоторое время не стоит показываться на людях, – посоветовала Хелен.
После этих слез я так задышала, как будто делала гипервентиляцию легких. Не показываться на людях! Я собиралась завтра вечером показаться Крису! А теперь, когда я все равно что лысая…
– Я ее ненавижу! – закричала я. – Подлая, толстая, намазанная сучка! Ненавижу всех парикмахерш!
– Надеюсь, ты не дала ей на чай? – спросила Хелен.
– Да не будь ты дурой! – всхлипнула я. – Разумеется, дала.
Конечно. Джасмин ничего не следовало давать, кроме пинка под зад, но это было выше моих сил. Я даже заставила себя пробормотать: «Очень мило», когда она показала мне мою бедную голову при помощи двух зеркал, спереди и сзади.
