барахла уже порвалась. Стены коридора были окрашены жуткой серой краской и цветом напоминали придорожную пыль. В коридоре было безлюдно и странно тихо, только мерно гудели на потолке тускло- желтые заляпанные люминесцентные лампы. Большинство выходивших в коридор дверей были заперты. Раньше в Дувре, ей иногда нравилось побыть в уюте уединения просторных светлых залов колледжа, куда вход был свободным в любое время суток. В старой школе порой невозможно было попасть в свою комнату, не пройдя мимо праздно болтающих девчонок, сидевших на подоконнике или прямо на полу скрестив стройные ноги в фирменных джинсах, или слившейся у стены в страстном поцелуе влюбленной парочки.
Но в «Мече и Кресте»… что же, либо все уже приступили к написанию своих тридцати страничных докладов… либо общаться здесь было принято за плотно закрытыми дверями.
Кстати говоря, закрытые двери были еще тем зрелищем. Если ученики в «Мече и Кресте» были весьма изобретательны в нарушении правил дресс-кода, то уж когда дело касалось их личного пространства, они становились практически гениями. Люси уже прошла мимо одного дверного проема закрытого оригинальным занавесом сделанного из хитроумного переплетения разного вида бусин и бисера, проходя мимо другого она заприметила датчик движения, который поприветствовал ее нецензурной бранью, что-то типа «двигай дальше».
Наконец она остановилась перед единственной незапертой дверью в коридоре. Комната номер 63. Дом, милый дом. Она порылась во внешнем кармашке сумки, куда раньше засунула ключ от комнаты, глубоко вздохнула и открыла дверь в свою камеру.
По крайней мере, это не было ужасно. Ну, или это не было так ужасно, как она ожидала. Там было скромных размеров окно, которое приоткрывшись, впустило в комнату свежесть ночной прохлады. Да и вид из окна, даже несмотря на стальные прутья решетки, на школьный двор, сейчас залитый призрачным лунным светом можно было бы даже назвать интригующим, если бы только она не была так сильно напряжена из-за непосредственной близости старого кладбища. Здесь также были удобства в виде туалета и небольшой раковины, стоял письменный стол, для выполнения домашних заданий. Так что, если подумать, самым печальным в интерьере комнате был взгляд самой Люси, отразившийся в высоком настенном зеркале, которое она обнаружила прикрыв дверь.
Она тотчас же отвернулась, ничего интересного в своем отражении она не находила, все было слишком хорошо знакомым. К тому же сейчас ее лицо выглядело осунувшимся и усталым. Ее карие глаза покраснели от слез, и под ними наметились темные круги. Ее волосы выглядели не лучше, напоминая слипшуюся после дождя шерсть их истеричного карликового пуделя. Свитер Пенни висел на ней, как мешок из-под картошки. Люси никак не могла избавится от мелкой дрожи, то и дело сотрясавшей ее тело. Ее послеобеденные занятия были не лучше, чем утренние, что объяснялось главным образом ее депрессивным настроем после пережитого в столовой. К тому же к ней уже намертво приклеилось прозвище мисс Мясной Рулет.
Она решила распаковать вещи, чтобы комната номер 63 обретя жилой вид, стала ее личным прибежищем, где она могла бы спрятаться ото всех или почувствовать себя как дома. Но ее сил хватило только на то, чтобы расстегнуть сумку, прежде чем рухнула на рассохшуюся, скрипящую незаправленную кровать. Она чувствовала такой несчастной вдали от своего дома. Потребовалось бы всего каких-то двадцать две минуты езды на машине, чтобы добраться от разхлябанной белой задней двери их дома до ржавых кованых железных въездных ворот «Меча и Креста», но с таким же успехом этот путь мог занять и двадцать два года. Сути дела это не меняло. Совсем.
Первую половину пути сегодня утром, пейзаж за окном автомобиля почти не менялся: сонный южный пригород среднего класса. Но потом дорога повернула от дамбы в сторону берега, и сонный пригород сменила пустошь, а затем и болота. Наличие болот было очень просто определить по все чаще попадавшимся зарослям мангровых деревьев, но вскоре и они пропали из виду. Последние десять километров дороги ведущей в «Меч и Крест» были самыми мрачными. Пустынные, серовато-коричневые, безликие земли. Дома, в Тандерболте, горожане обычно шутили по поводу невероятного зловония этой местности: «Вы поймете, что побывали в болотах, когда ваша машина начнет вонять не бензином, а гнилью».
Хотя Люси и выросла в Тандерболте, она на самом деле не очень хорошо была знакома с дальневосточной частью страны. Будучи ребенком, у нее не было причин чтобы что-то менять по этому поводу — все крупные магазины, школы — все это было на западной стороне. Восточная сторона просто была менее развитой. Вот и все.
Она скучала по родителям, напоминанием о которых служила даже надпись в верхней части сумки:
Мы тебя любим!
Прайсы никогда не падают!
Она скучала по своей спальне, из окна которой она могла видеть посадки томатов, которыми увлекался отец. Она скучала по Калли, которая, наверняка, уже послала ей по меньшей мере десять текстовых сообщений, которые она уже никогда не увидит. Она скучала даже по Тревору…
Или, в общем, это было не совсем то. То, по чему она действительно скучала, было ощущение полноты жизни, когда она впервые заговорила с Тревором. Когда ей было о ком думать, если не спалось по ночам, когда она могла бесконечно выводить чье-то имя внутри школьной тетради. По правде говоря, у Люси и Тревора никогда не было шанса, чтобы узнать друг друга по настоящему. Единственное воспоминание, которое у нее осталось, была фотография, которую Калли сделала тайком, с другой стороны футбольного поля между двумя его приседаниями, когда он и Люси разговаривали около пятнадцати секунд о… его приседаниях. А их единственное свидание, даже не было настоящим свиданием — просто похищенный час, когда он утащил ее от остальных со скучной вечеринки. Час, о котором она будет сожалеть всю оставшуюся жизнь.
Все тогда началось вполне невинно, просто два человека решили прогуляться вниз к озеру, но довольно скоро, Люси начала ощущать присутствие Теней, собиравшихся за ее спиной. Когда губы Тревора коснулись ее, все ее тело обдало жаром, затем его глаза вдруг побелели от ужаса… а всего лишь секунду спустя, эта юная жизнь угасла, сгорела дотла.
Люси перевернулась на живот и свернулась калачиком, упрятав лицо подмышку. Она провела месяцы в трауре по смерти Тревора, и сейчас лежа на кровати в этой странной комнате, чувствуя кожей жесткие металличесякие прутья под тонким матрасом, она поняла всю бесполезность своих переживаний. Она почти не знала Тревора, во всяком случае не больше чем, например сейчас знает, Кэма.
Неожиданный короткий стук в дверь заставил Люси подпрыгнуть на кровати. Каким образом кто-то мог узнать номер ее комнаты? Она на цыпочках подкралась к двери и чуть-чуть приоткрыла ее. Затем она осторожно просунула голову в образовавшуюся щель и с удивлением обнаружила, что коридор пуст. Более того в коридоре стояла гулкая тишина, не было слышно звука удаляющихся шагов, вообще ничего. Люси подумала, уж не померещилось ли ей, что в ее дверь только что стучали. Нет, не померещилось.
К центру пробкового щита висевшего на стене рядом с ее дверью был пришпилен медной булавкой бумажный самолетик. Люси улыбнулась, увидев свое имя, написанное черным маркером вдоль крыла, но развернув записку, она не обнаружила ничего, кроме одинокой черной стрелки, указывающей направление «вниз по коридору».
Арриан пригласила ее сегодня на ночные посиделки, правда это было еще до происшествия в столовой. Глядя на пустой коридор, Люси прикидывала стоит ли ей идти туда, куда указывала стрелка. Потом оглянулась назад на свою сумку ждавшую когда она ее распакует. Она пожала плечами, заперла дверь и положила ключ в карман, и огляделась.
Она подошла к одной из дверей на противоположной стороне коридора, рядом с которой висел огромный плакат с Сонни Терри, слепым музыкантом, информацию о котором она почерпнула из музыкальной коллекции отца, Сонни просто потрясающе играл на губной гармошке. Она наклонилась вперед, чтобы разглядеть его поближе и только тогда поняла, что стоит перед комнатой Роланда Спаркса. Тотчас же ее возбужденный мозг стал просчитывать вероятность того, что Роланд, может быть даже вместе с Даниэлем, находится по другую сторону двери.
