– И сколько же времени длился его разрыв с этой публикой?
– Пару лет.
– Упорные они, однако! Им не хотелось терять его?
– Они чем-то занимались, а Кенни, насколько я понимаю, мог им пригодиться. – Внезапно Игрок заупрямился. – Но почему я вам все это рассказываю? Почему я должен вам что-то рассказывать?
– Потому что ты любил Кенни Гоча и тебе хочется помочь мне найти тех, кто это с ним сделал.
– Кто заразил его СПИДом?
– Кто его зарезал.
– Что? – Глаза парня широко раскрылись, а кожа на лице натянулась, превратив его чуть ли не в кулак. Слезы навернулись на глаза, готовые вот-вот брызнуть.
– Кто-то перерезал ему горло.
– Но за что? И зачем? Он ведь и так умирал.
– Кому-то не терпелось дождаться этого.
– А почему не терпелось?
– Чтобы заставить твоего друга замолчать. Кто-то из той публики, с которой он ради тебя расстался. А потом оставил тебя ради нее. Может быть, они испугались, что он заговорит о них. Перед смертью.
– Обратится в полицию? Кенни бы этого ни за что не сделал.
– Значит, он обратился бы к кому-нибудь еще. Исповедался священнику, например, или разоткровенничался бы перед другом.
Игрок весь как-то притих. Слезы так и не брызнули, а вот носом он теперь шмыгал постоянно. Свистун взял со столика бумажную салфетку и подал ее ему. Пробормотав слова благодарности, Игрок высморкался.
– Тебе все еще хочется отлить?
Игрок кивнул, и Свистун поднялся с места, освобождая ему дорогу.
– Задняя дверь, понял?
– Да сам знаю.
Игрок выбрался из-за столика.
– Я подожду тебя за столиком. Заказать тебе к кофе яблочный пирог?
– А что-нибудь еще тут есть?
– Бывают лимонные меренги.
– Вот это неплохо бы.
Свистун подозвал к столику Ширли Хайтауэр и заказал лимонные меренги, кусок яблочного пирога для себя и две чашки кофе.
– Послушай, Ширли. А ты Айзека сегодня не видела?
– Сегодня нет. И уже пару дней не видела. Он понял, что она тоже тревожится. Он знал, что Ширли не из тех, кто обременяет других своими заботами. В этом отношении она была похожа на Канаана: свои печали оба предпочитали держать при себе.
– Ну, в этом же нет ничего необычного, – торопливо сказал Свистун.
– Да, ничего необычного. Я знаю, что он этого не любит, но, тем не менее, брякну ему, пожалуй, в участок.
– Это не повредит, – сказал Свистун. Она благодарно улыбнулась ему.
– А если сам с ним столкнешься, дай мне знать, договорились? – сказала она.
Она отошла от столика, потом вернулась с заказом, а Игрок все не возвращался. Но вот наконец вернулся.
– Послушай, Игрок. – Даже выбором обращения Свистун демонстрировал ему теперь уважение. – А Кенни сам предложил тебе съехать?
– Нет, так решил я сам.
– А почему?
– Ну, эта публика… они приваживали Кенни… Знаете, к чему? К маленьким детям.
Ради всего святого, подумал Свистун, ну и разграничения… Этот парень, практически подросток, начал торговать собой несколько лет назад, когда ему было тринадцать, самое большее четырнадцать, но люди, путающиеся с восьми-девятилетни-ми детишками кажутся ему страшными подлецами. Шкала ценностей, шкала Добра и Зла – и каждый находит на ней свою точку. На дюйм сюда – хорошо, на дюйм туда – плохо. Значит, Игрок презирает педофилов.
– Так что же, Кенни вербовал для них малышей?
– Бывало и такое. Но по большей части он был загонщиком.
– А это еще что?
