И платье, и балаки, — все было сшито руками самой Бостан-эдже.
Далее последовал халат, тяжелый, как воинские Доспехи, от множества дорогих украшений Бостан подпоясала Марину толстым кушаком с рисунком из черных цветов и водрузила ей на голову, несмотря на сопротивление девушки, громоздкий, в полметра вышиной, борык*. Он тоже казался пудовым — от всяких металлических безделушек, серебряных, позолоченных. К тому же к борыку был прикреплен объемистый кынгач из кетени, его бахрома доставала чуть ли не до самого пола.
Но и это было еще не все. Бостан повесила ей на шею цепочку с гурсакчой, нагрудным кулоном, сжала запястья широкими браслетами, а поверх борыка накинула зеленый бархатный халат — пуренджек. На ноги Марине она натянула шерстяные носки, обула ее в кожаные туфли на высоком каблуке. И, в довершение всего, перебросив через плечо девушки один конец кынгача, соорудила из него яшмак*, «платок молчания», прикрывающий рот.
Марина чувствовала себя так, будто ее туго спеленали да еще навьючили неимоверную тяжесть, под которой она даже согнулась.
А Бостан-эдже, отступив от невестки на несколько шагов, оглядела ее с удовлетворением и восхищенно цокнула языком:
— Вай, не сглазить бы, тьфу, тьфу, тьфу! Ну, не девушка — а долька луны!
В своем ярком роскошном наряде Марина, по мнению Бостан, походила на фазана в весеннюю пору, поражающего своей красотой.
А Марина была ни жива ни мертва. Она не могла и головы повернуть из-за борыка, туфли, как тиски, сдавливали ей ноги. Бледное лицо выражало смятение и испуг.
— Не бойся, Марал-джан, — подбодрила ее Бостан-эдже. — Ну-ка, пройдись немного.
Марине казалось, будто ее стреножили, как коня, она опасалась упасть, и оттого походка у нее была скованная, неловкая.
Но у Бостан-эдже невестка вызвала новый прилив восхищения:
— Вай, Марал-джан, ты ступаешь, словно пава!
Ей не терпелось показать Марину другим; взяв девушку за руку, она вывела ее из вагончика.
Надежда Глебовна, увидев дочь, в ужасе всплеснула руками:
— Боже! Что это за кукла?
Оказавшийся здесь Саша выпучил на Марину глаза, закрыл рот ладонью, чтоб не прыснуть со смеха, и бросился разыскивать Аннама.
Мухаммед же, чуя грозу, переводил тревожный взгляд с Бостан-эдже на Надежду Глебовну.
Бостан нахмурилась:
— Вай, Надия, ты недовольна? Да погляди на Марал-джан, это же настоящая Айпери*!
Мухаммед перевел Надежде Глебовне слова Бостан, та только усмехнулась:
— Какая там лунная пери! Страшилище какое-то! Мухаммед, спроси, зачем она Марине рот повязала, ведь дочка слова не может сказать! К чему эта башня на голове? И столько металла — да она вся в цепях, словно каторжница!
Бостан побагровела от возмущения:
— Вай, сватья, что ты говоришь! Марал-джан одета, как по обычаю положено. Нельзя молодой без яшмака, это грех великий! А борык, пуренджек — только красят Марал-джан. Ты приглядись получше. Глянь на ее туфли, они сделаны лучшим башмачником в ауле. А халаты, какие халаты?..
Во взгляде Надежды Глебовны мелькнула тоска, обращаясь к дочери, она произнесла, чуть устало, но властно:
— Дочка, иди, сними с себя этот шутовской наряд. Мне не хотелось бы обижать Бостан-эдже, какой с нее спрос, но переоденься поскорей. В этой одежде ты как наложница…
Но Марина, знавшая нрав Бостан-эдже, не торопилась уйти. Та, видно, догадалась, что Надежда Глебовна отсылает дочь переодеться, и закипела, как танка на огне. Уперев в бока кулаки, она подступила к сватье:
— Тебе что, Надия, не нравятся наши порядки, не по душе обычаи моего народа?
Надежда Глебовна пожала плечами:
— Порядки у нас во всей стране одни. И моя дочь, и твой сын свободные люди, они росли в новую эпоху, и не нужно сковывать их обычаями, которые успели покрыться ржавчиной. Я согласна: пусть будет и не по-моему и не по-твоему. Пусть Марина оденется к свадьбе как сама пожелает или как они с Аннамом решат.
Но Бостан уже разошлась:
— Они еще птенцы желторотые, и я не позволю им нарушать обычай! Не то — не бывать свадьбе!
— Ну, это уж не от нас зависит. Женимся не мы — а Марина с Аннамом.
— Аннам мой сын, он не пойдет против матери! Вай, не ждала я от этой свадьбы ничего хорошего, так оно и вышло. Твоя Марал-джан — несчастье на мою голову! Не хотела ведь я, чтоб сын женился на ней, не хотела! И ты не с добром приехала! Кто тебя сюда звал? Разве я сватала твою дочь за Аннама? Уезжай, уезжай обратно, Надия, и Марал-джан забери — не надо мне такой невестки. Я женю сына на туркменке, а вам обеим нечего тут делать, вы другого племени, других обычаев! Я возблагодарю аллаха, когда ветер занесет песком ваши следы!
Заметив, что у матери тоже готово лопнуть терпение, и боясь, как бы она в сердцах не наговорила Бостан-эдже лишнего, Марина кинулась к Надежде Глебовне:
— Мамочка, да не ссорьтесь вы! Бостан-эдже добрая, остынет, и все будет хорошо.
— Дочка, я, по-моему, держу себя в рамках. Но нас прогоняют отсюда! Что ж, я и правда уеду. А вы уж разбирайтесь тут сами.
Она тяжело опустилась на один из стульев, стоявших возле вагончика.
Марина подошла к Бостан:
— Бостан-эдже, я уважаю вас, но судьбу свою я согласилась доверить Аннаму — а не вам. Вот он придет, тогда все и обговорим.
Сняв туфли, она босиком направилась к вагончику — переодеваться.
Бостан, вцепившись себе в волосы, заголосила:
— Вай, я несчастная! Эта негодница тоже не хочет меня слушать! Аллах великий, отведи от меня беду, не дай свершиться худшему!
Мухаммед пока ни во что не вмешивался, довольствуясь ролью переводчика. Он поджидал Аннама, догадавшись, что Саша помчался именно за ним. На всякий случай у него готов был план: если Аннаму не удастся утихомирить мать, то он до вечера припрячет где-нибудь парня и припугнет Бостан-эдже, сказав, что её сын решил уехать от греха подальше и сюда больше не возвращаться.
Но Аннам сам проявил и смекалку, и выдержку.
Прибежав к вагоннику, увидев разъяренную мать и расстроенную Надежду Глебовну, он разыграл недоумение:
— Мама, что тут стряслось? Что с вами, Надия-эдже?
— Вай, сынок, закатилось мое счастье! — готовно запричитала Бостан. — Никто со мной не считается, никому я не нужна! Отправь меня, глупую, в аул, и делайте без меня, что хотите, а я буду одна мыкать свое горе!
Надежда Глебовна сидела, опустив голову, сжав ладонями виски.
Мухаммед отвел Аннама в сторонку, коротко рассказал ему, что тут произошло. Аннам, кивнув, громко подозвал Сашу, который пришел вместе с ним:
— Саша! Возьми-ка грузовик и подъезжай к нам.
Тот сделал вид, будто ничего не понимает:
— Что случилось, Аннам? Зачем тебе машина?
— Да мать собирается в аул уезжать. И то дело, а то у меня голова трещит от ее крика. Если уж она сама так хочет, отвезем ее в аул.
— Ладно, Аннам. Я мигом!
Саша побежал за грузовиком.
Аннам подошел к матери:
