— Ты не передумала, мама?
Та, всхлипывая, пробормотала, уже тише и жалостней:
— Лишняя я тут, сынок, не уеду, так меня в землю затопчут. Справляйте свою свадьбу, принимайте позор на свои головы, а я в аул, в аул, уж дотяну как-нибудь до конца дней, не сын, так Артык-ага позаботится обо мне на старости лет…
Надежде Глебовне стало жаль Бостан-эдже, она хотела было что-то сказать Аннаму, но в это время подъехал грузовик, из кабины выпрыгнул на землю Саша:
— Машина готова, Аннам.
— Идем в вагончик, соберем мамины вещи. — Аннам повернулся к матери: — Ты пока садись в кабину, мы сами управимся.
Бостан в растерянности уставилась на сына:
— Погоди-ка… Что ты сказал?
— Садись в машину, а мы погрузим вещи. Надо торопиться, мы до захода солнца должны вернуться назад.
— Сынок… Я, может, завтра поеду?
— Нет, мама, сегодня, сейчас. Не то ты нам свадьбу испортишь.
Бостан, видно, не на шутку перепугалась, приняв все всерьез. Она побледнела, голос у нее дрожал:
— Сынок, ты что же, не хочешь, чтобы я была на твоей свадьбе?
— Ты ведь сама этого не хочешь! Устроила скандал, обидела Надию-эдже, с Мариной обращалась, как с рабыней…
— Сынок, я старая, темная, глупая. Может, что и не так сказала. Я прощения у них попрошу.
— Нет, мама, ты уж не иди на попятную. Поезжай в аул, без тебя тут будет спокойней. Да и самой меньше переживать придется. Не увидишь моего позора. А я, ладно уж, как-нибудь этот позор перенесу. Лишь бы Марина со мной была.
— Да не желаю я никуда ехать! — вдруг рассердилась Бостан. — Виданное ли дело, сын женится, а мать в аул спроваживают!
Мухаммед и Саша зашли за грузовик, чтобы там насмеяться досыта. Даже Надежда Глебовна не могла удержаться от улыбки.
Аннам стоял на своем:
— Ты сама пожелала уехать, мама. Хватит, намучился я с тобой!
К ним вышла Марина, уже переодетая; Бостан протянула к ней руки:
— Доченька, Марал-джан, образумь ты его, одна надежда на тебя! Он грозится в аул меня увезти!
Марина посмотрела на Аннама, тот незаметно подмигнул ей.
Подойдя к Бостан, Марина обняла ее за плечи:
— Не волнуйтесь, Бостан-эдже, никуда я вас не отпущу. Аннам-джан! Не стыдно тебе — родную мать обижать? С ней поссоришься — со мной поссоришься.
Она мешала русские слова с туркменскими, но Бостан понимала ее, согласно кивала.
Аннам проговорил назидательно и строго, больше обращаясь к матери, чем к Марине:
— Вот ты, Марал-джан, встала на ее защиту. А ведь мама с тобой не слишком церемонилась. Решила покомандовать тобой, будто на дворе у нас прошлый век.
— Марал-джан, что он меня учит? Разве я сама не знаю, в каком веке живу? Ну, попутали меня проклятые пережитки. Не казнить же меня за это. — Бостан поклонилась Марине и Аннаму: — Простите меня, дети мои. — Она отвесила поклон и Надежде Глебовне: — И ты, сватья, прости, не держи на меня сердце, не равняй себя со мной — ты умная, учёная, а я и грамоты толком не знаю.
Мир между сватьями был восстановлен.
Бостан-эдже с этой минуты стала походить на нитку, натертую воском, что ни делалось потом — со всем соглашалась, все принимала безропотно.
Свадьба удалась на славу.
Долго-долго звучали над пустыней музыка, песни, веселый смех.
Глава сороковая
СЕГОДНЯ НЕ ЗНАЕШЬ, ЧТО БУДЕТ ЗАВТРА
джап пока жила в доме у Бабалы, хотя каждый день напоминала, что было бы лучше, если бы он нашел для неё комнату. Вопрос, как говорится, оставался пока открытым.
Однажды в дом ворвался взволнованный Нуры. Позабыв даже поздороваться с Аджап, крикнул:
— Бабалы! Несчастье!
— Какое несчастье? С кем?
— Володя…
— Что с ним? Опять сорвался? Натворил что-нибудь?
— Помирает он, начальник!
— Ты что? Как помирает?
— Схватило его. Резь какая-то внутри. Он прямо побелел от боли. Мы с Галей в поликлинику его отвезли.
Бабалы повернулся к Аджап:
— Слышала? Что это может быть?
Аджап пожала плечами:
— Не знаю. На расстоянии трудно определить.
Нуры, казалось, только сейчас увидел ее:
— Ой, извините. Здравствуйте, Аджап-эдже. — Он хлопнул себя пальцами по губам: — Вай, что я говорю! Какая же вы тетушка? — И растерянно заморгал глазами: — Как же мне вас теперь называть-то? Сестренка Аджап? Или гельнедже *?
— Ты даже в такие минуты не можешь без болтовни! — раздраженно одернул его Бабалы.
— Да, да, товарищ доктор. Володя, может, последние вздохи отсчитывает! Надо спасать его.
— Пошли в поликлинику, Аджап. Посмотри, что с ним.
У Володи оказался гнойный аппендицит. Необходима была срочная операция. В поликлинике специалиста-хирурга не было. Больных обычно отправляли на операции в Мары. Но Аджап сомневалась, сможет ли Володя продержаться, даже если полетит в Мары самолетом. Он был в очень тяжелом состоянии.
Аджап, проходя практику в ашхабадских больницах, не раз и ассистировала хирургам, и сама оперировала. Коллеги говорили, что у нее легкая рука. Но она считала, что ее опыта пока недостаточно — даже для того, чтобы вырезать аппендикс.
Она сидела в маленьком своем кабинете, наморщив лоб, уставившись в одну точку перед собой. Бабалы и Нуры смотрели на нее выжидательно. Галя плакала:
— Доктор, милая, надо же что-нибудь делать!
— Я и думаю — что можно предпринять.
Бабалы твердо произнес:
— Что тут думать, Аджап? Везти его в Мары — нельзя. Обойтись без операции тоже, по твоим словам, невозможно. Значит, остается одно: оперировать.
— Оперировать придется мне…
— Я, как начальник участка, могу взять всю ответственность на себя.
— Наивно, Бабалы.
— Но ведь Володя может умереть…
— Что ты меня уговариваешь, Бабалы? Я и сама прекрасно все понимаю. Но ведь я не хирург… Есть ли у Володи здесь родственники?
