окнами с шакальим воем метался ветер. В кабинете было темно из-за хмурой погоды, он казался тесным, потолок, стены словно давили, наваливались на Бабалы.
Прочитав строительную многотиражку, Бабалы взялся за одну из ашхабадских газет. На второй полосе в глаза ему бросилось название довольно пространной статьи: «Самодур на руководящем посту». Хлестко, подумал Бабалы. И с первых же строчек понял, что речь в статье шла о его участке, о Рахмете. В начальных абзацах автор статьи расточал похвалы по адресу начальника участка: он, мол, хорошо организовал строительные работы, сумел навести на участке порядок, укрепил трудовую дисциплину. Запев этот был явно для отвода глаз, он как бы утверждал объективность автора. А дальше шло дежурное «к сожалению»: мол, полному проявлению деловых качеств начальника участка мешают его неоправданная самоуверенность, самодурство, которым — опять-таки, «к сожалению» — никто пока не дал должного отпора.
Дальше в статье весьма вольно трактовался перевод слесарей-ремонтников на новую систему оплаты и звучали знакомые обвинения: дескать, Бабалы Артыков распоряжается государственными средствами, как своими собственными, и манипулирует статьями расходов, словно пешками на шахматной доске. Газетчик намекал, что Артыкову, видимо, потворствует в этом начальник строительства Новченко, принявший на себя роль добровольного адвоката. Опираясь на поддержку Новченко, спекулируя именем своего отца, героя гражданской войны Артыка Бабалы, начальник Рахметского участка совсем распоясался и дошел до того, что выставил с участка министерскую комиссию, приехавшую с проверкой. С министерством, которому он подчинен, Артыков вообще не считается, за спиной и через голову непосредственных руководителей проводит рискованные эксперименты на участке. Статья завершалась ханжеским призывом — помочь Артыкову исправить серьезные ошибки и промахи.
Бабалы отшвырнул от себя газету. Больше всего возмутили его ссылки на отца. Мысленно обращаясь к автору статьи, он недобро подумал: «А ты трусоват — если прибегаешь к нечестным приемам. Решил со мной сразиться — так по мне и бей, зачем же отца в это впутывать?»
Под статьей не было подписи, значит, следовало считать ее редакционной. Но подобный ядовитый выпад редакция могла опубликовать только под чьим-то давлением. И Бабалы нисколько не сомневался насчет того, кто спровоцировал газету на это выступление: конечно, Меллек Веллек! Не случайно же в статье так тенденциозна подавалась история с комиссией — ведь ее возглавлял Меллек, и, судя по всему, о мнении других, членов комиссии газета не была осведомлена.
Бабалы сжал кулаки. Опять ты мутишь воду, Меллек-Веллек! Подлец!..
Но, видимо, постоянные его нападки на Бабалы, на Новченко кому-то выгодны, иначе ему давно дали бы по рукам.
Может, за ним стоит Алексей Геннадиевич? Сам он человек мягкий, бесхребетный, он не отваживается вступить в открытую схватку со своими противниками и не в силах справиться с ними — так почему ему не радоваться, когда на них нападают другие, пусть даже из-за угла? Нет, Меллек не орудие в его руках, си сам по себе. Алексей Геннадиевич порой вынужден даже мягко его осаживать. Но почему бы не предположить, что такие, как Меллек, устраивают замминистра? А, ладно, сейчас надо думать о другом. Бабалы нанесен удар — и не персонально Меллеком, а более или менее влиятельной газетой. Газета же порой подобна кочерге, ворошащей угли в костре и помогающей ему если не разгореться, то, во всяком случае, сильно надымить.
Так или иначе, а на критику положено реагировать. Или принимать ее и делать соответствующие выводы, или — защищаться. Самому Бабалы заниматься этим вроде неудобно: он — объект критики, лицо заинтересованное. Не проверять же ему и не оценивать собственные действия. На участке существует политотдел, представляющий партию. Это — совесть участка. Бабалы позвонил начальнику политотдела, Эсену Мурадову, и попросил его зайти. Спустя несколько минут в кабинете Бабалы появился молодой мужчина среднего роста, со светлой кожей и чуть косящими глазами.
Эсен прибыл на стройку недавно, и потому Бабалы в первую очередь поинтересовался, как он устроился с жильем.
— Получил комнату — а что еще надо холостому человеку?
— С делами уже знакомишься?
— Осваиваюсь понемногу. Все-таки работа политотдела до меня была уже отлажена, не надо организовывать все заново — ее необходимо лишь оживить. Ну, а народ на участке подобрался, в общем, неплохой. С ним большие дела можно делать.
— Желаю тебе успеха. Если моя помощь понадобится — не стесняйся, требуй, тормоши. А пока я от тебя жду помощи. Не столько даже помощи, сколько совета. — Бабалы протянул Мурадову газету: — Почитай-ка там одну статью.
Эсен отвел его руку с газетой:
— Читал уже.
— Успел?
— А как же. Прессу читать — первейшая обязанность партийного работника.
— И как твое мнение? Или тебе трудно пока во всем разобраться?
— Бабалы-ага, я ведь тут осмотрелся уже. И с тобой мы о многом толковали. Мое мнение: статья клеветническая. Кто-то, не знаю еще, с какими целями, хочет попортить тебе кровь.
— Ну, не мне судить: клевета это или нет. Все-таки — газета…
— Ив редакциях, бывает, люди ошибаются. Или их в заблуждение вводят. Не мне тебя убеждать, что факты в статье подтасованы, передернуты. А к выводу она подталкивает вполне определенному: и тебя, и Новченко надо снимать с ваших постов. Заметь: и тебя, и Новченко. Статья и в него целит, это видно невооруженным глазом.
— Кому-то мы, значит, неугодны?
— Или мешаете.
Бабалы откинулся на спинку кресла, стукнул ладонью по столу:
— Ладно, товарищ Мурадов. Я в тебе сразу распознал единомышленника — значит, ничего не должен от тебя скрывать. Поделиться с тобой моими подозрениями?
— А как же, Бабалы-ага? Я ведь здесь человек новый. Не все еще ухватил.
— Ты слышал что-нибудь о Меллеке Веллеке, члене министерской коллегии?
— Наслышан. Я еще в Ашхабаде имел честь с ним познакомиться. Он пытался настроить меня против руководства стройки.
— Если кто имеет зуб на меня и Сергея Герасимовича — так это прежде всего Меллек Веллек. И побуждения его мне, в общем, ясны.
— Вы ему чем-нибудь насолили?
— Он знает, что и я, и Сергей Герасимович не слишком-то его жалуем. Поскольку давно сумели раскусить. Но дело не только в этом. Это человек, по-моему, честолюбивый, рвущийся к власти, любящий, чтобы ему оказывали различные почести и услуги. Так мне кажется… Таких обычно окружают всякие темные личности. Один из его, так сказать, клевретов затесался ко мне на участок — отпетый жулик, некий Муррук Гышшиев.
Эсен кивнул:
— Я в курсе.
— Не пытается ли Меллек Веллек его выручить — компрометируя меня и Сергея Герасймовича.
— Н-ну… Я думаю, все сложнее. Если бы он только тебя старался опорочить… Но почему он и на Новченко замахивается? Вот вопрос… Да, а ты уверен, что статья инспирирована именно Меллеком?
— Там даже его выражения попадаются.
— Что ж, иные предпочитают стрелять из-за укрытия.
— Я не понимаю, Эсен, как газета пошла у него на поводу?
— Я же говорил: и в газетах люди работают. Может, Меллек Веллек на короткой ноге с кем-либо, имеющим влияние на редактора. Интриги — а мы имеем дело с явной интригой — плетутся обычно хитро и многосложно.
— Что же ты думаешь все-таки предпринять в связи с этой статьей? Ведь от нее так просто не отмахнешься. Газету читают десятки тысяч людей.
— Попробуем правильно ориентировать эти десятки тысяч. Развеять туман, напущенный газетой.
