Баллы, подняв голову, повел вокруг мутными испуганными глазами. Бабахан, держа пиалу, наполненную водкой, встал пошатываясь.
— Айсолтан, выпей за мое здоровье, — обратился он к женщине и уронил пиалу.
Его стало рвать, и женщина кинулась подставлять таз. Усы Бабахана обвисли, слиплись. Мерзкий запах ударил в лицо Артыку.
Толмач, распушив усы, пристально посмотрел на сына торговца и как ни в чем не бывало сказал:
— Атаджа, вели принести карты!
Посуду убрали. На ковер упала колода нераспечатанных карт. Пьяные фигуры задвигались, рассаживаясь в круг, руки полезли в карманы, вытаскивая и роняя деньги.
Хуммет начал метать банк. Баллы, никогда не видавший картежной игры, смотрел на все непонимающими глазами. Толмач, взяв свою карту, взглянул на него и сказал:
— Бери карту, чего глаза вылупил!
— Куда ему! — усмехнулся Хуммет. — У него еще молоко на губах не обсохло.
Баллы обидели эти слова, его рябое лицо скривилось в жалкой улыбке.
Когда Хуммет раздал карты, Бабахан бросил поверх банка свой толстый бумажник:
— Давай!
Хуммег протянул ему вторую карту.
— Давай еще! Еще одну!
— Сгоришь!
— Дай, сказал — дай! Сгорю я, а не ты!
Волостной протянул ему верхнюю карту колоды:
— Сгорел, сын дурака?
Не сказав ни слова, Бабахан вынул из бумажника четыре десятирублевых бумажки и бросил в банк.
Толмач то и дело смотрел на свою карту, не решаясь назначить ставку. Наконец, он сказал:
— Давай на пять рублей. Волостной пристыдил его:
— Сукин сын, весь уезд у тебя в руках, чего ты боишься? Бей по банку!
Бабахан, не выпускавший изо рта чилима, пыхнул дымом и засмеялся:
— Ташлы-толмач храбр, когда кладет в карман. А когда есть опасность потерять, он — в кусты.
Куллыхан, выплюнув табак, вытер губы рукавом и ударил на двадцать пять рублей. Он выиграл, но Хуммет удвоил банк. Тогда Бабахан, засучив рукава, подвинулся вперед:
— Давай на все! В счет всего аула Гоша!
Старшина получил на десятку туза и потянул к себе деньги.
Игра продолжалась долго. Куллыхан проиграл все, что у него было, занял у толмача и опять проиграл. Тогда он снял и положил перед собой свой красный халат:
— Дай карту!
Ташлы-толмач с насмешкой сказал:
— Ну, если теперь проиграет, то и мать родную заложит!
Проигрался и Ходжамурад. Не зная, у кого еще занять, он озирался по сторонам. У «сына вагонщика» он уже брал дважды. Тогда Бабахан приказал Баллы:
— Баллы-хан, вынимай сто рублей!
Видимо, для Баллы сто рублей были равны половине отцовского состояния — так много денег ему не часто приходилось держать в руках. Сегодня по поручению отца он получил в городе деньги за полвагона ячменя. Отдать сто рублей он боялся, но и не дать было неудобно, и он сидел, вытаращив глаза, не зная, что делать. Старшина напустился на него:
— Когда вам что-нибудь надо — тебе или своему отцу, — так идете к нему. Давай, тебе говорят!
Баллы дрожашими руками отсчитал сто рублей и отдал. Но для волостного эти деньги ничего не значили — он все сразу поставил на банк. Старшина принялся хвалить сына бая.
— У Халназара Баллы — лучший из сыновей. Я сам скоро женю его.
— Что же он — только что похоронил одну жену и уже думает о другой?
— Сыну бая можно иметь и две, и три жены.
Баллы, видимо, успел уже пооткровенничать с сыном торговца. Атаджа обратился к старшине:
— Арчин-хан, у тебя в ауле есть подходящая невеста — дочь Мереда. Сватай ее, если в самом деле хочешь женить Баллы.
— Да Меред... Не удастся, наверно, — сказал Бабахан.
Волостной Ходжамурад, рассматривая свои карты, заметил:
— Ничего не удается только беспомощному... Дайка карту!.. Пусть попробует у меня кто-нибудь поартачиться!
Старшину задели слова Ходжамурада, но ему не хотелось ссориться с волостным, и он мягко возразил:
— Меред хотя и не бай, но человек состоятельный. А Баллы вдовец, да вдобавок у него ребенок.
Хромой писарь поддакнул волостному:
— Арчин-хан, если бы ты не был беспомощным, го сумел бы заставить Баллы забыть о том, что он вдовец.
Бабахан вспылил:
— Беспомощными называют таких слюнтяев, как ты! Во всяком случае у тебя советов я спрашивать не буду.
Но писарю было не до Бабахана. Крикнув: «Двадцать одно!» — он торопливо сбросил свои карты в общую кучу и потянул к себе деньги из банка. Ташлы-толмач обрушился на него:
— Ты, сын свиньи, бросил, не показав! У тебя, наверное, перебор! — и схватил его за руку.
Игроки повскакивали с мест, с отчаянной руганью бросились друг на друга. Началась свалка... Артык смотрел на все это и сам себе удивлялся. Только что он готов был броситься с кулаками на волостного и старшину, когда узнал, как его обману-ли. Теперь же, почувствовав, что посягают на самое дорогое для него, он остался совершенно спокоен и даже холоден. Ни одна шальная, горячая мысль не шевельнулась в его голове. Только бешено забилось сердце и кулаки сжались, как два тяжелых камня. «Посмотрим, как это вам удастся!» — с ненавистью подумал он и неожиданно спросил самого себя: «А зачем я нахожусь в этом гадком месте?»
Не заботясь о том, заметят его или нет, Артык встал и быстро вышел из чайханы.
Звездная ночь показалась ему прохладной и светлой.
Глава пятнадцатая
У Халназара было четыре сына и дочь. Старший сын, Аннаберды, угрюмый, нелюдимый человек, держался обособленно ото всех, и трудно было понять — умен он или глуп. Обратятся к нему с какой-нибудь просьбой — отвернется, ничего не ответит и поступит, как ему вздумается. Когда ему привезли в кибитку невесту, никто не заметил, чтобы он обрадовался, — он даже ни разу не улыбнулся. И невеста тогда заплакала: «Горе мне! Стала я женой глухонемого!» Но потом привыкла. Аннаберды показался ей даже лучше многих других мужей: он был безответен, от него она никогда не слышала ругани, и скоро она стала полной хозяйкой в доме, управляла и распоряжалась всем. Это она, стараясь заполучить себе помощницу, женила своего двенадцатилетнего сына на зрелой девушке.
Люди говорили, что у Халназара самый видный из сыновей — второй, Баллы. Но в последнее время как раз положение этого сына и заботило бая больше всего.
Сам Халназар, может быть, и не очень спешил бы с женитьбой сына, но Садап-бай каждый день напоминала ему об этом. Она с тяжелым сердцем смотрела на опустевшую кибитку Баллы, на его четырехлетнюю дочку, оставшуюся сиротой. Старшая невестка была занята своей семьей, жена третьего сына, Бекмамеда, еще не знала радости материнства и не умела найти дорогу к сердцу ребенка. А как успеть Садап-бай одной повсюду? Поэтому днем и ночью она думала об одном: как бы поскорее женить Баллы.
