Умсагюль. Вспомнив, чем она занимается, Айна с беспокойством взглянула на нее. В сердце закралась тревога.
Умсагюль, как хорошо знакомая, близко подошла к Айне:
— Давно не видели мы тебя. Ну-ка, моя голубка, давай поздороваемся! — сказала она и обеими ладонями слегка шлепнула девушку по плечам. Потом села рядом с Айной и стала рассматривать ковер.
Оба края ковра шли ровно, как по натянутой струне, поверхность была как бархат. По тонкой основе ложилась блестящая, со вкусом подобранная цветная шерсть.
— Мастерица!.. Тьфу, тьфу, да упасет тебя бог от дурного глаза и языка, голубушка! — проговорила Умсагюль, и в лицо Айны ударило зловонное дыхание.
Айна почувствовала в Умсагюль что-то отталкивающее. Не поднимая головы, не обращая на нее внимания, она продолжала нанизывать узелки.
Понаблюдав за работой, Умсагюль стала осматривать внутренность кибитки. Все в целости, все в порядке: ковры, кошмы в хорошем виде. У раскрытого остова кибитки спит Мама. Ее засаленная шапка свалилась с головы и лежит рядом, точно гнездо черепахи.
Умсагюль перещупала все мотки пряжи, прежде чем обратилась к Айне с вопросом:
— Айна-джан, что мать — давно легла?
Не отвечая, Айна подошла к мачехе, надела ей на голову шапку и стала расталкивать:
— Мама, ну, Мама, вставай же!
Мама спросонья пробормотала:
— Ммм... Да, да... — ладно, — и опять уснула. — Мама, да встань же! Гостья пришла!
Мама почесала грудь:
— А-а... гостья... гос.. — и открыла было глаза, но тут же опять закрыла.
Айна, стыдясь Умсагюль и сердясь на мачеху, стала изо всех сил тормошить тучное тело. Мама зашевелила толстыми губами.
Умсагюль во все глаза смотрела на Маму. Она по-своему оценивала эту женщину и думала: «О, если тебя удастся согнуть, так потом ничем не выпрямишь». В том, что ей удастся уговорить Маму, Умсагюль нисколько не сомневалась.
— Мама, да проснись же! — с отчаянием сказала Айна, поднимая мачеху за плечи.
Мама, жмурясь от света, вытянула руки, открыла рот и зевнула. Если б Айна не поддержала ее, она опять повалилась бы на спину. Мясистыми пальцами она протерла глаза, подняла опухшие веки и часто заморгала. Умсагюль, словно приехавшая издалека, подошла к ней, подобострастно проговорила «салам- алейкум» и шлепнула ее ладонями по плечам. Мама, не узнавая ее, равнодушно пробормотала ответное приветствие и, закрыв рот рукой, опять зевнула. Потом пристально посмотрела на гостью красными глазами:
— Ах, Умсагюль, это ты!
— Я, зашла вот...
— Хорошо сделала.
— Зашла, а ты спишь, оказывается, нарушила твой сладкий сон?
— Нет, Умсагюль, я не спала. С утра что-то голова разболелась, ну я и прилегла. Немного вздремнула как будто...
Айна, слушая мачеху, улыбнулась, а Умсагюль подумала: «Ну, если ты так дремлешь, то как же ты спишь — упаси боже!»
Мама широко раскрыла рот и зевнула еще раз. Умсагюль, посмотрев своими хитрыми, еще не потерявшими блеска глазами на Маму и на Айну, спросила обо всем сразу:
— Благополучны ли вы, здоровы ли дети, скот?
— Слава богу, — ответила Мама и спросила: — Что же это тебя, девонька, нигде не видно?
— Э, Мама, столько дел и забот. Мы со своей бедностью не вылезаем из хлопот.
Мама слышала о веселом нраве Умсагюль, знала, что та считает себя еще молодой женщиной, и потому назвала ее «девонькой», как свою сверстницу. Но, увидев ее седые волосы, морщины на лице и мозоли на руках, решила обращаться к ней как к пожилой женщине.
— Умсаполь-эдже, ты что-то старишься, — сказала она.
— Ай, что она говорит! — всплеснула руками Умсагюль. — Пусть стареющие стареют, а я считаю себя ровесницей Айны.
Сердито скосив глаза на нее, Айна подумала: «Бабушке моей ты ровесница».
Мама вспомнила, что Умсагюль со всеми держится по-разному: с девушками — девушкой, с молодыми женщинами — молодушкой, с мужчинами — по-мужски, и всегда шутлива и весела.
Между тем Умсагюль, хоть и заметила сердитый взгляд Айны и вполне поняла его, с невозмутимым спокойствием продолжала:
— Айна-джан, ты не удивляйся моим словам. Я кому собеседница, тому и ровесница... Вчера вот я целый день проболтала с Халназар-баем...
Айна еще раз взглянула на Умсагюль. Были в ее взгляде и вопрос, и тревога, и ненависть. Но Умсагюль не придала этому взгляду никакого значения. Ей самой такой неожиданный переход показался слишком неуклюжим. Мама тоже сочла его странным. Она пристально посмотрела на Умсагюль, стараясь по глазам узнать ее намерения. Но в хитрых глазах Умсагюль она ничего не смогла прочесть и призадумалась.
Недавно она сама почти целый день проболтала с женой Халназара. После этого по аулу пошли разговоры, что Халназары думают сватать Айну. Меред, не собирая родственников, не спрашивая ни у кого совета, сразу же ответил на это: «Пропавшее пусть ищут в другом месте». Его слова не могли не дойти до Халназара, — недаром он вызывал к себе Умсагюль. В сватовстве эта женщина не имела себе равных. И тот же Меред, когда остался вдовцом, прибегал к ее помощи. Сопоставив все это, Мама поняла, наконец, что к ней пришла сваха.
Умсагюль решила переменить разговор. Пригладив руками седые волосы, она заговорила с Мамой:
— Оказывается, Айна совсем взрослая девушка.
— Да она только выглядит так, а лет ей немного,— отозвалась Мама.
— Глядела я ее ковер, — продолжала Умсагюль.— Уж такая мастерица — упаси ее бог от дурного глаза! — В ее руках распускаются розы.
Мама не любила, когда при ней хвалили кого-нибудь. Но, подумав, что в ауле заговорят, какой искусницей вырастила она Айну, сказала с гордостью:
— Моя дочка!
— Я и говорю, — тотчас же подхватила Умсагюль,— сразу видно, из какой семьи девушка.
— Умсагюль-эдже, ты не поверишь, — вздохнула Мама, — только о ней и думаю. Из-за нее даже сон на глаза нейдет.
Айна горько улыбнулась. Едва дождавшись вечерней молитвы, Мама валилась на постель, и ничто не мешало ей спать до утра. Айна ночью вставала доить верблюдицу, просыпаясь с рассветом, шла за водой и готовила чай. Встав, Мама выпивала два чайника чаю и, дождавшись, когда Меред выедет в поле, снова ложилась спать. Айна прибирала кибитку, стирала, возилась у очага, делала всю черную работу, а когда кончались домашние дела, бралась за ковер. Мама же, выспавшись, шла к южному ряду кибиток и в разговорах проводила весь день.
— Я это говорю не потому, — снова услышала Айна вкрадчивый голосок Умсагюль, — что хочу хвалить себя в глаза. Но я всем скажу: не всякая сумеет делать то, что делаешь ты.
Мама поправила взлохмаченные волосы и, выпятив грудь, самодовольно ответила:
— Умеет умеющий.
— А еще есть люди, которые, не зная тебя, называют мачехой.
Слово «мачеха» заставило вздохнуть и Айну и Маму.
Мама сказала:
— Ах, это огнем жжет мое сердце, но что ж поделаешь?
Умсагюль только затем и кольнула Маму обидным словом, чтобы польстить ей.
— Ну, видали мы и девушек с матерьми, — сказала она, перебегая глазами с мачехи на падчерицу.—
