– Вторая степень. Выглядит хуже, чем есть на самом деле. Здесь главная опасность в инфекции.
Звуки становились распознаваемыми. Вот прозвучал еще один раскат грома, далекий и приглушенный. Шипение оказалось шумом сильного дождя на моей крыше. Я открыл глаза, выплывая из глубины к искрящейся поверхности. Я попытался сесть, но тяжелая рука Гарри легла мне на грудь.
– Не шевелись, приятель, – сказал он.
Я чувствовал жжение чуть ниже бицепсов. Я был без рубашки и лежал на диване. Эйва растирала меня каким-то лекарственным кремом, по запаху напоминавшим краску, сделанную из гнилой капусты. Я морщился и дергался, но Гарри крепко держал меня за руку.
– Где ты был сегодня вечером, Карс? – спросил он.
– На собрании голубых, – ответил я.
Комната постепенно возвращала себе четкость очертаний. Гарри аккуратно приподнял меня и усадил, а Эйва слабо забинтовала мне руку от плеча до локтя и подложила под нее подушки. Затем ушла в кухню.
Гарри наклонился ко мне.
– А не было ли на этом собрании Джереми, Карсон?
Сердце мое замерло: Гарри все знал! Я закрыл глаза.
– Я говорил о нем, пока был без сознания?
– Ты не сказал ни слова.
– Тогда как же ты?…
– Я знаю о твоем Джереми, приятель. Уже год, как знаю.
Вслух я вопроса не задал, но это сделали мои глаза. Гарри сказал:
– Я детектив, работа такая.
Эйва вернулась со стаканом скотча. Она присела рядом и поднесла его к моим губам.
– Эта штука для тебя вредная, – сказал я.
– Для меня – вредная, для тебя – полезная. Пей, – ответила она.
Тепло опустилось в живот и стало разливаться по телу. Снаружи блеснула молния, и все лампы в доме мигнули. Эхом отозвался гром. Гарри придвинул стул и сел возле меня. Боль в руке начала стихать одновременно с ощущением разобщенности.
– Ты следил за мной до самой больницы год назад? – спросил я.
– Тогда ты не заметил бы за собой хвоста, даже если бы он был привязан у тебя на лбу. Я шел за тобой вплотную до самых ворот. И если это заведение – больница, то Форт-Нокс – просто банкомат.
– Ты не мог оставить все это так. Не в твоем стиле.
– Ты хочешь знать, копался ли я хоть чуть-чуть в этом деле? – сказал Гарри. – Да, черт возьми, копался! И до сих пор не вполне понял, что же выяснил. Я знаю, что Джереми Риджеклифф – твой брат. Ты ездил к нему советоваться насчет Эдриана?
Я не мог смотреть ему в глаза.
– Я не был уверен, что поступаю правильно, Гарри.
– Не мог бы кто-нибудь рассказать мне, что здесь, собственно, происходит? – вмешалась Эйва.
Я отвел взгляд в сторону. Гарри развернул стул и сел лицом к Эйве.
– Год назад патрульный офицер последовал за какими-то наркоманами в населенный крысами канализационный коллектор под городом. Там он наткнулся на тело находившейся в розыске девочки, двенадцатилетней Тессы Рамирес. Ее глаза и лицо были жутко обожжены. Судмедэкспертиза определила, что на глаза ей положили шелк и подожгли. Когда это делалось, она была жива.
При этих словах в голове моей всплыла ужасная картина. Тесса Рамирес, лежащая навзничь среди крыс и битого стекла, вместо глаз у нее – черные угольки, обжигающие мне душу. «Помогите!» – взывала она, хотя к тому моменту была мертва уже неделю.
– О боже! – сказала Эйва.
– Через месяц, – продолжал Гарри, – таким же образом был найден старый пьяница.
– И никаких зацепок?
– Никаких. Ноль. Затем ни с того ни с сего один офицер уличной патрульной службы рассказывает мне, что подушечки из шелка могут быть связующим механизмом между убийцей и его жертвами. Этот коп также предполагает, что жертвы перед убийством выбираются «связующим огнем». Я подумал, что он просто псих, с пеной у рта доказывающий непонятно что, но потом мы проверили – обе жертвы за последние шесть месяцев присутствовали на местах поджогов в качестве обычных зевак. Мы доложили своему начальству. Но управление уже вызвало федералов, ФБР, и их специалисты заявили, что пожары были формой сокрытия улик, а идея о связующем огне – бред лунатика.
– А как же поджоги?
– Совпадение, сказало начальство. Пожары были большими – старый многоквартирный дом в центре и ветхая ферма недалеко от Сараленда. Сотни зрителей. Мне и этому патрульному было приказано меньше трепаться и не мешать работать.
Эйва посмотрела на меня.
– И этим патрульным офицером был ты.
Я неохотно кивнул и порадовался раскатистому удару грома, помешавшему мне что-то ответить. Гарри снова налил «Гленливет» и продолжил:
– После этого были найдены убитыми Синтия Портер и ее двадцатилетняя дочь – глаза их были сожжены в золу. Муж миссис Портер был известным автомобильным дилером и серьезно финансово помогал обеим политическим партиям. В отличие от предыдущих случаев, это была белая семья с высоким уровнем доходов. Поднялся большой шум. Наше управление организовало параллельное расследование, выделив нам с Карсом небольшую комнатку для проработки связующей теории. Не потому что поверили в нее, нет, просто хотели прикрыть тылы перед лицом общественности.
– А эти Портеры… Они тоже… были выбраны предыдущим пожаром? – спросила Эйва.
– Выбраны? Хорошо сказано. За месяц до этого они присутствовали на месте загадочного воспламенения в торговом центре. Пришли за покупками, увидели дым, остановились поглазеть. Карсон решил, что мы должны заняться местами пожаров, особенно теми, где возможен поджог. Он заявил: есть вероятность, что злоумышленник использует огонь, чтобы, так сказать, выкурить свои жертвы.
Она посмотрела на меня.
– И ты оказался прав?
От сильного порыва ветра дом задрожал, и я переждал его, чтобы ответить.
– Был сильный пожар в заброшенном складе возле государственных доков, а я прослушивал частоту раций пожарной команды и добрался туда быстро. Я пробежался взглядом по толпе и заметил человека, которого больше интересовали зеваки, чем сам пожар. Я начал наблюдать за ним и заметил, что он вырывает у себя клочья волос и при этом даже не вздрагивает. Это называется трихоломанией, а трихоломаньяки…
Тут в Эйве встрепенулся патологоанатом. Она подскочила и закивала:
– …Вырывают волосы ради удовольствия и снятия нервного напряжения. Я об этом читала. У взрослых такое встречается редко. Это одно из импульсивных расстройств контроля. Как тяга к азартной игре, взрывы ярости, клептомания и… – Она замолчала, и брови ее полезли вверх.
– Все правильно, – сказал я, – и пиромания. Я увидел, как Джоэл Эдриан вытащил записную книжку и подошел к рабочему из доков. Перед тем как сделать выбор, Эдриан делал заметки. Рабочий рассказал мне, что этот мужчина репортер, которому нужны показания свидетелей для заметки. Он также сказал, что репортер записал его имя и адрес для правдоподобности.
– И что же сам Эдриан?
История подходила к концу. Гарри, почувствовав мое затруднение, подхватил нить повествования. Я откинулся на подушке, прислушиваясь к шуму грозы, но кроме голоса Гарри ничего слушать не мог.
Карс догнал Эдриана и записал его данные. Мы наблюдали за ним каждый день и каждый час. Через четыре пня Карс проследил за ним до дома того рабочего из доков. Эдриан вошел, а Карсон вызвал подкрепление и, подойдя к окну, увидел хозяина, который лежал на полу, связанный проволокой…
Эйва внимательно смотрела на меня. Я закрыл глаза, и слова Гарри превратились в киноленту. Эдриан пропитывает красную шелковую подушечку бензином, а рабочий сражается с проволочными путами. Эдриан кладет пахучую подушечку на полные ужаса глаза рабочего, целует его в лоб. Потом достает из кармана
