привезенным листьям) корабли всегда отправлялись в плавание с неполной командой. В те дни мало кто страшился истинных драконов, ибо большинство считало рассказы о них вымыслом; однако бури были самыми настоящими, грозя неминуемой гибелью, и в течение вот уже ста тридцати лет ни один из кораблей, пытавшихся проплыть туда, не возвращался обратно.
Будь у меня здравый смысл, я бы ужаснулась.
Но мне не терпелось отправиться в это плавание.
Знаю, что это покажется странным, но я почти не помню своего первого знакомства с Корли. В моей памяти осталась лишь смесь различных ощущений. Помню, что было мокро, и вскоре после того, как я покинула баркас, я заблудилась. Кажется, я начинала уже подумывать, не спросить ли у кого дорогу, однако тут же решила, что большого вреда не будет, если я немного поплутаю.
Несколько обрывчатых образов выплывают передо мной, словно из тумана. Я помню, что покинула причал и направилась к корабельной гавани, с каждым шагом промокая все больше. Набрела на трактир с теплым очагом, где поела супу, а хозяйка дала мне кусок холстины, чтобы я смогла обтереться. Там я переждала дождь. Следующее, что помню, — это верфь, где я впервые увидела огромные корабли, поразившие меня своими размерами. Мне, привыкшей к маленькому баркасу Джосса, они показались настоящими громадинами, белевшими свернутыми у реев парусами.
Как на зло, я прекрасно помню, что произошло, когда я добралась до корабельной гавани. Я подошла к первому доку и поинтересовалась, где мне найти корабль листосборцев. Но мой вопрос повлек за собой множество недоуменных взглядов, сопровождавшихся несколькими непристойными замечаниями, и мне ничего не оставалось, кроме как проследовать дальше вдоль пирса. Вскоре оказалось, что я могла бы и не спрашивать. Прошло лишь с четверть часа, как я миновала первый корабль, по-прежнему тараща на все глаза, как вдруг до меня донесся крик какого-то зазывалы. После торговли конями в Илларе я достаточно хорошо разбиралась в подобных вещах и сразу же смогла оценить, что глотка у него луженая. И лишь потом мне удалось разобрать, о чем он кричал.
— Все сюда, все сюда! Плывите на листосбор! В несколько дней доплывете до Драконьего острова! За листья платим серебром! Серебро за листья, сколько бы ни собрали! Все сюда, все сюда!
На мгновение я заколебалась: подойти ли к нему? Вначале я намерена была взойти на борт и назвать имя Борса, однако в конце концов решила, что при возможности лучше избежать каких бы то ни было обязательств перед ним. Я заметила, что, несмотря на все старания зазывалы, встречные моряки обходили корабль стороной. По-видимому, лансип казался им гораздо менее досягаемым, чем гибель в пучине среди бурь. Едва я подошла достаточно близко, чтобы заговорить с ним, как он перестал так драть глотку и голос его зазвучал слегка спокойнее.
— Желаешь наняться на листосбор?
— Именно так. Каковы условия оплаты?
— Как и для всех, если ты не бывала раньше в море.
— Нет, не бывала.
Он осклабился так, что иной малодушный от подобного зрелища грохнулся бы в обморок. Во рту у него было больше щербин, чем зубов.
— Оно и так ясно, — сказал он, — больно уж вид не тот, — и затем поднаторевшим голосом нараспев объявил: — Оплата серебром, по весу товара, за все собранные лансиповые листья. Вам предоставляются: проезд, мешки для листьев и половина съестных припасов — следует сказать, что за питание придется поработать. Вы сами обеспечиваете себя постельным бельем, одеждой (и не забудьте водонепроницаемый плащ, не то пожалеете!) и остальной частью съестных припасов. В случае неподчинения предписаниям мы не несем ответственности за вашу безопасность, — и тут голос его впервые чуточку приглушился, когда он добавил: — И тебе следует знать, что за последние сто тридцать лет ни один корабль листосборцев не возвращался из этого плаванья. По слухам, в нынешнем году бури должны почти полностью стихнуть, но даже в самом лучшем случае вероятность вернуться обратно живыми будет ничуть не меньше вероятности погибнуть. Подумай хорошенько над этим, прежде чем принимать решение.
Я настолько потеряла голову, что, не дав ему даже передохнуть, выпалила:
— Я уже решила. Я еду.
Он записал меня без дальнейших возражений. Затем дал мне список вещей, которые должны были понадобиться в путешествии, и указал на писаря, сидевшего неподалеку. С безмерным самодовольством слегка обученного грамоте человека я ответила ему, что и сама умею читать. Он кивнул и сказал:
— Стало быть, ты прочтешь, что с этого мгновения тебя наняли в подсобную команду. В течение дня раздобудь все необходимое и с заходом солнца возвращайся. Поспишь на корабле и займешься своими обязанностями, когда отобьют восемь склянок на смене вахт.
С таким же успехом он мог бы пролаять по-собачьи; я ничего не поняла.
— Каких еще вахт? Как вы сказали, восемь склянок? А это когда?
— В полночь, никчемное ты создание. Ну, живей! Собери все необходимое в матросский сундук и возвращайся на борт до того как зайдет солнце. Бегом! — гикнул он, и голос его взлетел почти до былой высоты. Развернувшись ко мне спиной, он вновь принялся распаляться, созывая прохожих примкнуть к листосборцам.
Я покинула корабль, слегка ошарашенная (частью от того, что только что сделала, частью от его громоподобного голоса), и направилась в город.
Хвала Владычице, большую часть необходимых мне вещей я отыскала в нескольких лавках возле гавани. Боюсь, что в Корли я потратила небольшое состояние. Я знаю, что кое-где меня здорово надули, но мне, в общем-то, было совершенно все равно. Я раздобыла маленький крепкий матросский сундучок, пару рубах из толстого сукна, несколько пар прочных гетр (в Корли я даже в то время никого не удивила своей одеждой) и, кроме того, вняв совету корабельного зазывалы, я купила непривычное для меня и довольно дурно пахнущее облачение, которое среди моряков зовется «штормовкой». От нее несло дегтем и я завернула ее в свое старое одеяло, хотя позже во время плавания я не снимала ее в течение семи дней и не согласилась бы с ней расстаться, даже если бы мне предложили оплатить ее вес чистым серебром. Я раздобыла новую пару добротных сапог, запасного постельного белья и провизии, позволив себе при этом маленькую роскошь — сушеных фиников и инжиру, что привозят из южных областей Южного королевства, — ибо даже мне было известно, что питание в море довольно скудное. Я упаковала свою старую одежду, уложив юбки вместе со своим замечательным новым плащом на дно сундука, а все остальное сложила сверху, чтобы при необходимости можно было легко достать. Остаток свободного времени я провела, прогуливаясь по Корлийской гавани, привыкая к запаху рыбы и соленому воздуху и глядя на море, которое теперь все больше меня к себе тянуло.
На корабль я вернулась, как и было велено, к заходу солнца. Приближались сумерки, когда я втащила свои пожитки на борт, подталкиваемая сзади такими же, как я, листосборцами; корабельные матросы указывали нам путь, было видно, что нас они тут едва терпят. Они окружили меня, и мне была показана моя каюта: крошечное пространство, где едва хватало места для гамака, оказавшегося слишком уж коротким, а вещи разместить и вовсе было негде. Меня оставили там, сказав, что пока я могу спать. Солнце еще только зашло. Мне удалось поспать, наверное, часа два, прежде чем всех разбудил громкий крик, слов в котором я разобрать не смогла, но по тому, как зашевелились мои сотоварищи, поняла, что он означает: «Подъем и за работу!»
Это и были те самые «восемь склянок на смене вахт». Полночь. Все мы работали в душном трюме, не менее тяжело, чем доводилось мне прежде трудиться у нас на ферме, терли полы — тут это называлось «драить палубы», подготавливая корабль непонятно к чему. Когда наступил рассвет (около шести склянок утренней вахты, или семи часов утра на суше, как я выяснила), всех нас спешно погнали на верхнюю палубу и заставили грузить на корабль сперва скот, потом сено, которого, как я ни прикидывала, было слишком мало, чтобы прокормить столько голов. Зачем на корабле нужен был скот, я и предположить не могла. На какое-то время я даже заподозрила, что меня одурачили и я попала на торговое судно; однако вскоре нам пришлось грузить в трюм корабля такое множество холщовых мешков, какого я прежде не видывала. Все они были новенькими и удивительно добротными, и я в конце концов поняла, что они должны ожидать того часа, когда их смогут наполнить листвой лансиповых деревьев.
Пока я работала, сердце мое не переставало глупо колотиться. Одно лишь прикосновение к холщовой ткани приводило меня в трепет. Наконец-то моя мечта осуществилась, и даже ужасы предстоящего
