Я поздравил Гиммлера с такой прозорливостью и сказал, что если бы он не воспользовался моментом, то англичане, безусловно, нанесли бы Германии тяжелый удар.
– Ведь как я полагаю, в Арнеме не было немецких войск?
– Никаких, – подтвердил Гиммлер. – Город практически остался без охраны. У англичан бы все шло как по маслу. Но видите ли, есть достойные германцы, разделяющие идею Великой Германии. Один из них нашелся при голландском штабе и предупредил нас. Я буду вечно признателен этому прекрасному голландскому офицеру за то, что он для нас сделал.
Я спросил Гиммлера:
– Но как ему удалось переправить предупреждение через линию фронта?
– Пусть это останется моим секретом, – со смехом ответил Гиммлер. – Я не имею права сообщать вам никаких подробностей.
Сегодня утром доктор Брандт показал мне тайный приказ Гитлера. Рейхсфюреру СС в случае отступления из Голландии предписывалось взорвать крепость Клингендаль, город Гаагу со всеми ее важнейшими зданиями и дамбу Зейдер-Зе. Брандт не меньше меня был потрясен этим приказом. Я сразу же сказал: – Этого не должно случиться. Брандт засомневался, удастся ли мне предотвратить выполнение приказа. Гитлер отправил Фегелейна, чтобы вручить приказ лично Гиммлеру.
Во время лечебного сеанса Гиммлер пребывал в очень нервозном состоянии и мне не удалось завести разговор о Голландии; возможно, мне больше повезет завтра. Сегодня наша беседа касалась лишь того, чтобы при приближении союзников сдавать им концентрационные лагеря, поднимая на них белые флаги. Гиммлер начал уступать мне в этом вопросе.
Сегодня я завел речь о Голландии и спросил, будет ли организована оборона старого города в Гааге в случае наступления союзников на город. Гиммлер тут же резко ответил:
– Оборона? Нет. Мне приказано взорвать город.
На мой протест, что там же будет гражданское население, Гиммлер сказал:
– Фюрер приказал мне уничтожить Гаагу, и я должен это сделать. Голландцы предали германскую идею, за которую отдали жизнь наши лучшие люди. К этому бесчестному народу не может быть никакой жалости. Нам хватит «Фау-2», чтобы расправиться с ним.
В ответ на это я сказал Гиммлеру, что не могу ни в чем с ним согласиться. Гаагу я считаю своей второй родиной. Помимо того, ее уничтожение станет страшным ударом для всего цивилизованного мира. История никогда не оправдает такого поступка. В тот момент, когда война явно проиграна, такой шаг является полным безумием и мысль о нем может зародиться лишь в расстроенном мозгу. Гиммлеру следует задуматься – хочет ли он войти в историю как человек, выполнивший такой приказ без малейших раздумий? Мои слова повлияли на Гиммлера, но он не смог прийти к решению.
Сегодня утром у меня состоялся очередной продолжительный разговор с Гиммлером о судьбе Гааги, Клингендаля и дамбы. Я снова изложил ему свою точку зрения и призвал его во имя человечества не выполнять секретный приказ Гитлера. После этого я перешел прямо к теме и спросил Гиммлера, может ли он отдать прямой приказ соответствующим властям ничего не взрывать.
Гиммлер ответил: военное положение Германии настолько ухудшилось, что на первом плане должны стоять военные соображения. Я указал, что в данном случае военные соображения ни при чем. Разрушение Клингендаля никак не повлияет на исход войны. Однако нельзя безразлично относиться к возможной гибели тысяч и тысяч невинных мужчин, женщин и детей; он не оправдается перед историей за такое преступление. Такой приказ можно рассматривать лишь как бред безумца, которому может подчиниться лишь тот, кто тоже утратил разум.
Мне было очевидно, что Гиммлер колеблется; похоже, он задумался над тем, хватит ли ему смелости отменить прямой приказ Гитлера. Поэтому я снова насел на него и еще раз заявил ему, что этот приказ не имеет никакого отношения к военной целесообразности. Я убеждал Гиммлера, чтобы он прислушался к голосу совести, и взывал к его гуманным чувствам. Я мог бы понять его отношение, если бы такие меры могли оказать хоть малейшее влияние на ход событий, но в данном случае они совершенно непостижимы. Мне стало ясно, что я постепенно одерживаю верх.
Гиммлер взял карандаш, написал несколько строчек на листе бумаги, затем вызвал Брандта и в моем присутствии приказал, чтобы Гаага, Клингендаль и дамба были сданы неразрушенными, если дело дойдет до этого. Затем он обратился ко мне с такими словами:
– Теперь Гааге ничего не грозит. Но голландцы, безусловно, этого не заслужили. Они сделали все, чтобы лишить нас победы над большевизмом.
Я горячо поблагодарил Гиммлера.
– Когда-то мы хорошо относились к голландцам, – ответил он. – Мы рассматривали их как своих германских братьев. Для нас германские народы – не враги, подлежащие уничтожению; их следовало перетянуть на нашу сторону. К тем, кто попытался бы помешать нам, принимались бы суровые меры, а обманутые, оказывавшие сопротивление, считались предателями. История ничему не научила голландцев с тех пор, как Англия лишила их морского владычества. Они потеряют свою колониальную империю, после чего перенаселенная Голландия будет ввергнута в нищету. Лучше бы они помогли нам, а мы бы помогли им.
XXXVIII
Война в Скандинавии предотвращена
Роковой приказ
Вчера и сегодня я встречался с министром иностранных дел Гюнтером, который привлек мое внимание к следующей проблеме: союзники ожидают от Швеции, что она начнет войну с немцами, если – согласно его информации – остатки немецкой армии и партии продолжат боевые действия в Норвегии после краха германского фронта и оккупации северной Германии. Я обещал полететь к Гиммлеру и предотвратить такое развитие событий, которое ставит под угрозу всю Скандинавию.
Во время перелета я искал аргументы, которые могли бы повлиять на Гиммлера, и сегодня изложил их ему: когда большая часть Германии окажется оккупированной, союзники перестанут признавать существование германского правительства и немецкие войска будут рассматриваться как бандитские шайки. В таком случае Швеция не сможет сохранять нейтралитет. Советы уже оказывают сильное давление на Швецию, требуя, чтобы она пропустила их войска в Норвегию. Шведы вынуждены принять решение, нравится им это или нет: либо они открыто вступают в войну на стороне союзников, либо оказываются покорены советскими войсками. Второй вариант приведет лишь к усилению советского влияния в Скандинавии. Что тогда станет с Европой?
Сегодня я в пятый раз изложил свои аргументы Гиммлеру и добавил: Москва открыто рассчитывает, что после войны США вернутся к политике изоляционизма, оставив Европу на милость Англии и России. Но Англия будет занята решением проблем в своем содружестве, в Индии, Бирме и на Ближнем Востоке, из-за чего Советы окажутся главной силой в Европе. Они не получат выхода в Атлантику лишь в том случае, если немцы откажутся от войны в Норвегии.
Гиммлер решил изложить эту точку зрения Гитлеру.
Гиммлер пересказал мне свою беседу с Гитлером, который был чрезвычайно раздражен и окончил
