принца Оттона Баварского, которого в 1830 году избрали королем Греции. Вернувшись на родину, этот Гиммлер стал полицейским чиновником в Линдау на Боденском озере. Отец Гиммлера был учителем принца Генриха Баварского, который погиб в 1916 году, командуя полком в Румынии. Генрих Гиммлер получил в честь него свое имя. В то время отец Гиммлера был учителем частной школы в Мюнхене. В детстве Генриха Гиммлера окружала казенно-полицейская и школьная атмосфера; повлияли на него также старогерманские идеалы и мифы, которые начали возрождаться около 1900 года. В крови у Гиммлера остались не только страсть к поучениям и кропотливая чиновничья аккуратность, но и любовь к полицейско-военным делам. Эти чиновники оставили ему в наследство нечто вроде раболепства перед начальством, очень заметное в Гиммлере, но наиболее четко проявлявшееся в его отношениях с Гитлером.
Гиммлер отличался исключительным трудолюбием, стараясь выполнить почти все возложенные на него задачи. К ужасу своего штаба, он работал почти каждый день до 3 или 4 часов утра. Многие разговоры с членами его штаба проходили ночью. Он заявлял:
– История будет интересоваться не тем, сколько часов Генрих Гиммлер спал, а тем, чего он достиг. У нас будет время для сна, когда война кончится. Мы в Германии всегда слишком много говорим и слишком мало действуем. У фюрера должен быть по крайней мере один человек, на которого он может безусловно полагаться, и я хочу быть именно этим человеком.
Из-за этого возникало впечатление, что он слишком подробно вникает во все детали своей работы, слишком склонен к убеждению в необходимости тщательно проверять каждую строчку своих приказов и постановлений, вместо того чтобы ограничиться их контролем в общих чертах. Гиммлер тонул в море документов. Брандт пытался так организовать процесс, чтобы самому заниматься менее серьезными делами, но у него возникали серьезные проблемы, если в их число попадало то, что сам Гиммлер считал важным. По мнению коллег Гиммлера, ему не хватало налаженного административного механизма.
Когда Брандт неоднократно просил меня помочь его шефу понять, что ради сохранения здоровья тот должен отказаться от второстепенных дел, Гиммлер в ответ спрашивал меня, не приходилось ли мне читать, как глубоко Фридрих Великий вникал в те вопросы, которые сегодня кажутся нам тривиальными. Секрет успеха этого короля заключался в том, что он не ленился заниматься даже самыми ничтожными государственными делами, а я ведь не собираюсь говорить, что у него, Гиммлера, столько же обязанностей, сколько у Фридриха Великого? Он должен лично вникать во всю приходящую к нему корреспонденцию; что случится, если вдовы, сироты и все те, кто просит о помощи, получат отказ у его адъютанта?
Лично Гиммлер был неподкупен; он презирал богатство и роскошь и заявлял, что его величайшее желание – умереть бедным. Он получал относительно небольшое жалованье – около 24 тысяч марок в год, которое тратил экономно. Когда я привез ему из Швеции часы и сказал, что те стоят 160 марок, он задумался, достал кошелек и выдал мне 50 марок – все, что у него при себе было, – спросив, могу ли я потерпеть до следующего месяца, в первый день которого он пунктуально выплатил оставшуюся сумму. В СС он наказывал за любую растрату или перерасход государственных средств не менее сурово, чем за воровство. Ему очень хотелось ввести древний германский обычай и рубить провинившимся руки. Он никогда не пользовался собственностью СС для личного обогащения; все доходы от лесов и промышленных предприятий СС он пускал на укрепление мощи СС, на финансирование исследований, на увеличение капитала СС и на помощь «Лебенсборн», на пенсии вдовам и сиротам эсэсовцев и на создание своей разведывательной службы. Гиммлер презирал Геринга за роскошь, в которой тот жил, и сурово осуждал тех, кто расходовал государственные деньги в личных целях. Любая показуха была ему отвратительна; в противовес ей он выдвигал девиз СС: «Быть больше, чем казаться». Он без устали повторял, что эта фраза и другой девиз – «Моя честь – моя верность» – могут определять всю структуру государства.
Простота и открытость Гиммлера отражались и в его образе жизни. В еде и питье он был чрезвычайно умерен. Его обед состоял из супа, рыбного или мясного блюда и яблочного или лимонного сока; затем он пил кофе и выкуривал сигару. После обеда, который продолжался не более 45 минут, он проводил совещания до самого ужина в восемь вечера. Ужин состоял либо из мясного жаркого, либо из горохового супа, за которым следовали рулеты с сыром или с солениями. За ужином Гиммлер выпивал бокал красного вина, после чего выкуривал вторую сигару за день. После этого он продолжал работу. Во время еды дела службы не обсуждались, но и пустых разговоров Гиммлер не допускал. Он любил, пользуясь случаем, поговорить на исторические темы, касавшиеся готских королевств, вандалов, викингов, варягов и норманнов, преобразования Европы в результате трех великих переселений германских племен, политики короля Генриха I, Чингисхана и его методов правления, великих основателей государств и т. д. Для него было вовсе не характерно не давать собеседникам раскрыть рта; наоборот, он любил, чтобы его коллеги и гости участвовали в этих дискуссиях. Однако право делать практические выводы из дискуссий он оставлял за собой. Когда к нему приходили гости, стол накрывался практически так же, как и в другое время. Они должны были понимать, что идет война и их угощают куда обильнее и роскошнее, чем кормятся сражающиеся войска.
Во время войны большая часть жизни Гиммлера проходила в так называемой полевой штаб-квартире, которая располагалась на большом удалении от его собственного штаба, известного под кодовым названием «Хохвальд». Она находилась неподалеку от деревни Посессерм в округе Ангербург в Восточной Пруссии. Гиммлер жил в бараке длиной 200 футов, где у него был кабинет размерами 18 на 25 футов с четырьмя окнами. Кабинет был обставлен со вкусом, но просто и практично.
Я мог очень близко наблюдать Гиммлера, когда он имел дело с самыми разными людьми. Если не было особых причин для гнева, Гиммлер всегда вел себя очень вежливо и учтиво, зачастую весьма дружелюбно.
Гиммлер был женат. Его жена – медсестра, которая опекала его в больнице, – была старше мужа. Этот брак, похоже, не был особенно счастливым, но Гиммлер всегда отзывался о жене исключительно уважительно. У них была дочь, чья фотография стояла у него на столе. Гиммлер обращался с женщинами с неизменным уважением и ненавидел любые двусмысленности и непристойности, усматривая в них оскорбление собственной матери. Он очень любил детей. Вдовы и сироты, особенно жертвы войны, могли рассчитывать на самое пристальное к себе внимание, и, когда они хотели поговорить с ним, Гиммлер строго запрещал не пускать их под предлогом, что у рейхсфюрера слишком много работы и он не может уделить им времени.
– По сравнении с их жертвой, – любил он говорить, – те полчаса, которые я пожертвую для них, – такая мелочь, что мне было бы стыдно, если бы я не выслушал их и не дал им понять, что есть человек, к которому они могут обратиться.
Он выходил из себя и становился крайне нелюбезен, если какой-либо чиновник слишком тянул с исполнением их предложений или пожеланий. Он всегда отчитывал этого чиновника по телефону и доводил до него свое мнение с изрядной суровостью.
Гиммлер презирал всякое крючкотворство. Он считал, что в лице СС создал организацию достойных и честных людей, надеясь с их помощью возродить и государство, и партию. Он ненавидел маленьких партийных боссов. Ни для кого не было секретом, что люди, окружавшие Гиммлера, называли их «сельсоветами». Гиммлер безусловно доверял слову своих вождей СС. В этом отношении он также оставался теоретиком и считал очевидным, что в СС попадают только честные и бескорыстные люди, живущие просто и скромно. При всем этом он обладал влиянием как человек, научивший их кое-чему, хотя вожди СС очень ясно видели его слабости. Они высмеивали его военные затеи и улыбались – в первую очередь это относится к офицерам ваффен-СС – при виде его абсолютно невоенного и несчастного облика на гитлеровских парадах. Но с другой стороны, они уважали его скромный образ жизни и ценили его как своего главного защитника от бюрократов.
Обычно они старались показать, что не имеют понятия о происходящем в концлагерях, и рассматривали лагеря как вопрос политики, который их не касается. Они считали себя солдатами, отборными отрядами чисто военного характера, «пожарной командой рейха». Они с большим уважением относились к экскурсам Гиммлера в историю и считали его авторитетом в этой области. Его лекции оказывали на них колоссальное и долговременное влияние.
Политические коллеги были превосходно осведомлены о его образе жизни и прощали Гиммлеру его германский мистицизм. Однако его планы в отношении восточных территорий они вовсе не считали романтическими. Они сильно страдали от его склонности во всем уступать Гитлеру и от его колебаний и нежелания действовать перед лицом нерешенных внутренних проблем, усугубившихся вследствие войны; да
