Пол ничего не ответил.
Быстро, в абсолютной темноте он снял колчан и скинул непромокаемый костюм.
– Что ты собираешься делать? – спросил Роберт.
– Вернусь через несколько минут. Все оставайтесь здесь.
– Пол... – Мать все поняла. – Прошу тебя, не надо, мне это не нравится.
Пол надел колчан, прикрепил к поясу фонарь, нащупал самострел.
– Пол, прошу тебя... – Карен разделяла опасения Сары. Но Пол уже поднял крышку люка, вылез наружу и решительно зашагал через лужайку.
'Человек может достигнуть всего, что способен постичь его ум и во что он может поверить'.
Пол запрограммировал себя, разрешил себе устранить бандита, который угрожал жизни его матери, отца и его подруги. Теперь он ни секунды не сомневался, что сумеет это сделать.
Перегрин переговаривался по телефону.
– Хорошо, я понял. Он круто играет, много мне не сообщил, но то, что я слышал, звучит весьма убедительно.
В трубке послышался ворчливый голос Джекдоу:
– Решать буду я. Дай послушать.
– Записываешь?
– Давай это дерьмо!
Перегрин передал полученную информацию.
– Потрясающе! – воскликнул Джекдоу. – Я тебе отзвоню.
В Сакраменто, в кабинете губернаторского особняка, Карл Хоффман снял телефонную трубку засекреченной линии телесвязи.
– Говорит Джекдоу, – услышал Хоффман. – Он там?
Хоффман прикрыл трубку рукой.
– Это Джекдоу, – обернулся он к Джеку Крейну, сидевшему за письменным столом.
Крейн протянул руку и взял трубку:
– Да?
– Думаю, мы их накрыли.
В последующие три минуты он доложил обстановку и прокрутил запись телефонного разговора с Перегрином.
Крейн подмигнул Хоффману, и тот понял, что все в порядке.
– Хорошая работа, – сказал Крейн. – А теперь через нашего парня узнай в архиве, кто такой Бриин. Убедись, что он записал единственную пленку, что копий нет и что он больше никому не разболтал про это, а потом избавься от него.
– А как насчет людей в доме?
– Вытаскивай их оттуда и тоже постарайся от них избавиться. Пусть составят компанию Кигану.
– Будет сделано.
Несмотря на теплую одежду и накинутую сверх парку, Драммонда била дрожь. Не из-за сильного ветра или ливня, обрушившегося на него – его страшило то, что ему предстояло совершить, там, всего в нескольких ярдах впереди, в глубине непроницаемой темноты леса.
Пройдя полпути по газону, он остановился, чтобы зарядить самострел. У него так дрожали руки, что вставить стрелу удалось только с третьей попытки. Он неуклюже держал самострел в строго горизонтальной плоскости, боясь, как бы в самый ответственный момент что-нибудь не случилось. В другой руке он зажал фонарь, одновременно поддерживая ею тяжелый самострел. В его план входило сначала ослепить бандита ярким лучом света, потом, воспользовавшись его растерянностью, сделать то, чего требовала сложившаяся обстановка.
Выйдя из подвала, Пол направил все свои усилия на то, чтобы дисциплинировать ум, исключив возможность каких-либо сомнений и душевного смятения... иначе, чего доброго, решимость и храбрость покинут его, он вернется в подвал и станет заново обдумывать весь этот сумасшедший план. Его так и раздирали сомнения: вдруг внезапная вспышка молнии озарит всю местность и станет светло, как днем? А вдруг сейчас не настолько темно, как ему кажется, и этот коротышка в кустах уже давно держит его на прицеле? А вдруг он, Пол, промахнется? Уж очень сильно дрожат руки. А может, на том парне бронежилет и стрела просто от него отскочит?
Пол попытался отбросить сомнения с помощью специальной мантры, мысленно произнося одну и ту же фразу: 'Разрешаю... разрешаю... разрешаю...', дважды повторяя ее после каждого шага, чтобы сосредоточиться, пока ноги медленно, осторожно несли его в сторону черной утробы леса.
Вот он подошел к лесу, вот он уже в лесу.
Ветер внезапно прекратился. Пола окутала тишина. При ветре была хоть некоторая уверенность, что противник, так же как и он сам, не слышит шума его шагов. Сейчас, в тишине, требовалась особая осторожность. Пол вдруг испытал огромное облегчение от того, что пришел сюда один. Шелест четырех непромокаемых костюмов звучал бы в этой тишине как шум морских волн, разбивающихся о берег.
Оказавшись в лесу, в темноте, Пол вообще перестал что-либо различать. Он шел словно слепой, сосредоточив все свое внимание на звуках – и на своих собственных, и на чужих.
