— Угу, — согласился Шульце и уставился на шлюх в легкомысленных развевающихся платьях и потных военнослужащих германской армии, кружившихся с ними в ритме танго, норовя просунуть свои ноги поближе к женским промежностям.
Но Шульце не удалось слишком долго разглядывать девиц, лелея про себя грандиозные планы на предстоящую ночь или планы мести Мяснику.
— Эй, Шульце, — прервал его мысли Матц, — посмотри-ка вон туда. Видишь, там танцует один из наших, из первой роты. А шлюха, с которой он кружится по танцполу, кажется, вся набита нехорошими болезнями!
Шульце уставился на солдата из первой роты, танцевавшего с проституткой, которая по возрасту могла бы годиться ему в матери. С профессиональной сноровкой она всунула свой язык ему в ухо, сладострастно облизывая его, тяжело дыша и изображая при этом страсть. Весь ее подбородок был усыпан красной сыпью, которая, похоже, была сифилитического происхождения.
— А ну, вперед! — побагровел Шульце. — Хватит сидеть здесь, как незваные гости на свадьбе! А не то этот сосунок в мгновение ока станет таким же больным и заразным, как и она!
Шульце и Матц вскочили на ноги и с трудом проложили себе путь среди танцующей толпы, бесцеремонно отпихивая в сторону и девиц, и солдат.
Поравнявшись со шлюхой с сыпью на подбородке, Шульце опустил свою тяжелую руку на ее костлявое плечо:
— Покажи свой желтый билет!
— Отвали! — огрызнулась она, продолжая самозабвенно танцевать.
— Шарфюрер, — запротестовал парень, танцевавший с ней, — не надо отравлять мне удовольствие. Я ведь пришел сюда только чтобы потанцевать. После нашего вчерашнего марш-броска на батарею Геббельса у меня все равно ничего не встанет!
Но Шульце не намеревался оставлять это просто так.
— Командир приказал мне проверять все их сраные желтые билеты, чтобы точно знать, что они не будут распространять среди наших солдат маленькие поганые подарки в виде французской болезни, как только вы полезете им под юбки, — мрачно проговорил он. — Так что, милая, — повернулся он к проститутке, — будь любезна, предъяви-ка свой желтый билет!
— Отвали! — повторила шлюха. Она искательно посмотрела на своего кавалера: — Сделай так, чтобы они нам не мешали, солдатик!
— Я не собираюсь повторять дважды, — угрожающе начал Шульце, но в эту секунду в его спину врезался толстый обермаат[22] кригсмарине, едва не сбив его с ног.
Шульце гневно повернулся.
— Ты что, совсем ослеп, олух?! — злобно бросил он моряку.
— А какого дьявола ты стоишь в самом центре танцпола, словно столб? — заорал тот в ответ. — Чертов гомик из СС — как же ты меня достал!
— Ты, судя по всему, мечтаешь нарваться на мой кулак! — грозно завопил в ответ шарфюрер Шульце, выставляя вперед свои загипсованные руки.
Обермаат выпустил из своих объятий шлюху, с которой только что кружился в танце.
— Ты обращаешься ко мне, солдат?
— А к кому ты думал — к сраному Большому Льву[23]?
Моряк побагровел:
— Для тебя, вонючий карлик, он — адмирал Дениц!
Кровь бросилась Шульце в лицо.
— Если ты не будешь следить за своим языком, я все твое лицо превращу в одну кровавую лепешку, ты, жирный пердун! — угрожающе прорычал он.
— Эй, что здесь происходит? — Рози-Рози пробилась к обермаату и Шульце, которых тесной толпой уже окружили остальные. — В этом заведении мы трахаемся, а не боксируем!
— Я всего лишь сказал шарфюреру, — как на духу, признался молоденький эсэсовец из первой роты, — что всего лишь хочу потанцевать с этой женщиной. После вчерашнего марш-броска на Берневаль…
Матц что есть силы двинул юношу локтем в живот, и тот согнулся от боли пополам, так и не успев докончить фразы. В ту же самую секунду обермаат попытался обрушить решительный удар на шарфюрера Шульце. Тому лишь в самый последний момент посчастливилось увернуться. Не в силах остановиться, моряк пролетел по инерции вперед и врезался в Рози-Рози. Женщина издала такой отчаянный визг, что ее груди сами собой вывалились из платья.
Однако даже великолепное зрелище обнаженной роскошной плоти Рози-Рози не могло остановить драку, которая постепенно разгоралась, захватывая все новых и новых участников. В воздухе замелькали бутылки. Мужчины в бешенстве осыпали друг друга ударами. Почти все столы в зале опрокинули, и пустые стаканы хрустели под ногами дерущихся. Шлюхи в страхе пытались спрятаться под столами. Маленький оркестрик из трех человек в панике побросал инструменты и с последним аккордом аккордеона поспешил скрыться.
Кто-то изо всей силы ударил Шульце пивной кружкой по затылку. Здоровяк почувствовал, как у него помутилось в голове. Его качнуло вперед. Сквозь кровавый туман, застлавший глаза, шарфюрер различил скалящуюся физиономию Мясника, который оказался прямо на его пути. «Это как раз то, что тебе требовалось!» — прорычал гауптшарфюрер Метцгер и пинком ноги втолкнул Шульце обратно в дерущуюся, визжащую, бешено орущую толпу.
— Ублюдок! — прорычал в ярости Шульце. Он потряс головой, точно бык, отгоняющий назойливых мух. Затем, почувствовав, как в голове у него немного прояснилось, бросился на тех, кого ненавидел сейчас больше всего, — на военных моряков.
Снаружи раздался вой сирены автомобиля фельджандармерии.
— Цепные псы подъехали! — воскликнул Матц, хватая Шульце за локоть.
— Отпусти меня! — разъяренно зарычал Шульце. — Дай мне убить этих негодяев — всех до одного!
— Замолчи! — истерично закричал Матц. — Ты что, хочешь, чтобы нас отправили в госпиталь «Шарите», ты, тупоголовый осел? Следуй за мной, идиот! Мы сейчас выберемся наружу так, что никто нас не заметит, — через окно туалета!
До Шульце наконец дошло, чем они рискуют. И он, хоть и нехотя, но все же согласился с приятелем. Вдвоем они проложили себе путь сквозь дерущуюся толпу и скрылись в туалете. Это случилось буквально за секунду до того, как в заведение Рози-Рози ворвались фельджандармы с резиновыми дубинками наперевес.
Через тридцать минут они выволокли наружу последнего упирающегося солдата, и командовавший подразделением лейтенант подписал представление на имя немецкого военного коменданта города, поданное ему Жо-Жо. В представлении перечислялись убытки, причиненные заведению дерущимися, и указывалось, что они должны быть оплачены германским военным командованием.
После того как полиция отбыла восвояси, Рози-Рози осталась одна на середине зала, оглядывая разрушенную обстановку и машинально массируя левую грудь, которая тоже пострадала в драке. Она массировала ее так, точно мяла хлебный батон. Однако мысли хозяйки были не об испорченной обстановке и не о причиненных убытках. Она размышляла над странными словами двух молодых немецких солдат, которые ей довелось сегодня услышать. Они оба страшно жаловались на натертые и разбитые ноги. На ноги, которые так пострадали во время марш-бросков к батарее Геббельса. Но с чего бы это военнослужащие батальона СС «Вотан» начали вдруг совершать пешие марш-броски к батарее — ведь у них было вдоволь и бронетранспортеров, и военных грузовиков, и другого транспорта? Почему они вдруг решили тащиться в Берневаль на своих двоих? Это могло означать что-то очень важное… хотя, с другой стороны, это могло и не значить ничего. Совсем ничего. Но, чтобы быть спокойными, все это требовалось проверить.
— Жо-Жо! — позвала своего невысокого любовника Рози-Рози.
— Да, милая? — тут же отозвался Жо-Жо, к нижней губе которого, как обычно, была приклеена тлеющая сигарета.
— Тот немецкий гауптшарфюрер, что только что был у нас, хочет через полчаса воткнуть в меня свой
