звериному. Кто-то из дачников сказал, что видел в лесу кабаниху с кабанятами. Сосед два дня бегал по лесу с ружьем, чтобы утолить жажду мести, но, кроме заблудившейся дворняги, никого не нашел. Горе его не знало границ, и только верещагинская клюквянка немного заглушала боль утраты. Но спал Эдуардыч первое время с ружьишком.
Они устремились дальше, обогнув аммиачный бак. След оставлял надежду на торжество справедливости.
— А что делать будем, если поймаем? — задал резонный вопрос потерпевший, бросив взгляд на соседское ружьишко.
— Как — что? Поставим сволочей к ближайшей стенке и, как говорится, по законам военного времени. Без суда и следствия. Чтоб остальным урок впрок. А вещички заберем. Не ментовку же вызывать?
Сказано было без малейшего намека на иронию, словно судьей из «Часа суда». Замредактора «Муры» немного растерялся. Эдуардыча он, конечно, знал, но как доброго соседа, а вот как человека?.. Кто его разберет, вдруг и правда прикончит. А отдуваться обоим.
Через полчаса интенсивных движений нижними конечностями преследователи уперлись в чисто символический забор, ограждающий какую-то строительную площадку. Стройка была заморожена во всех смыслах этого слова. И заморозил ее совсем не Дедушка Мороз. Возможно, дедушка Кризис. Ударил волшебным посохом-дефолтом по кредитам, и все застыло. Теперь уж даже старожилы не помнили, что здесь хотели соорудить. Да и какая разница?
Забор, походивший на челюсть профессионального хоккеиста, с редкими штакетинами, не мог стать серьезным препятствием на пути гончих. На территории — присыпанный снежной шубой бетонный фундамент, окаменевший, словно мамонт, экскаватор и несколько унылых вагончиков-бытовок с забитыми фанерками окошками. Но один подавал признаки жизни — из окошка вверх тянулась труба буржуйки, из которой вился мутный дымок надежды.
И именно к этому вагончику вел санный след.
— Во, и крематорий работает, — кивнул на дымок Эдуардыч, — сразу и сожжем.
— Ты серьезно?
— Я за свою картошку две деревни сжечь готов, — голосом бойца заградительного отряда ответил сосед, взводя курки на двустволке.
Под бытовкой опытные глаза Холмса и Ватсона заметили и санки, вернее, приспособление, на которых вывозилось краденое. Две трубы, сцепленные досками наподобие катамарана.
Эдуардыч приложил палец к губам и, прячась за сугробами, побежал к бытовке, словно игрок в пейнтбол. Владимир Викторович, подражая соседу, тоже согнулся в поясе. Меньше чем через полминуты оба прижимались к холодной металлической стенке вагончика.
— Я зайду в дверь, а ты, Викторыч, стереги окошко. Чтоб не выскочили. Полезут — подставляй вилы, — дал указание стратег.
— Погоди… Может, все-таки милицию вызовем? — предложил потерпевший.
— Зачем? Сейчас спокойно спустимся с горы и оттрахаем все стадо, — улыбнулся Эдуардыч. — Не волнуйся. С нами Венгер.
Сосед скрылся за углом бытовки, автор «Ублюдка» подошел поближе к единственному окошку, из которого мог выскочить потенциальный злоумышленник. Сердце гнало кровь по сосудам, словно тренер проигрывающую команду к воротам соперника. Никогда еще замредактору «Муры» не доводилось направлять на человека вилы. А вилы у Эдуардыча хороши — с одного удара голову пробьют. Особенно если в глазки попасть.
Ничего, за правое дело можно и в глазки… А уж за «Ублюдка на Марсе» во все имеющиеся отверстия, и неоднократно.
Долго волноваться не пришлось, сосед был человеком дела. Его вычурное сквернословие, которым не побрезговали бы и обитатели «Дома-2», означало, что следы привели куда надо. И интуиция болельщика «Арсенала» не подвела — один из гадов действительно попытался улизнуть через окошко, но, увидев направленное на него сельскохозяйственное орудие, вернулся на исходную позицию.
А спустя еще пару минут Эдуардыч вывел на свет божий двух красавцев, походивших на героев старинной фрески из учебника истории «Неандертальцы у костра». Только облачены оба были не в шкуры убитых животных, а в засаленные фуфайки военного образца, с торчащей из многочисленных дыр ватой. На ногах кирзачи, на башке нечесаные заросли из не ведавших шампуня волос. Типичные гастарбайтеры, отбившиеся от рода-племени.
Красавцы не сопротивлялись, жалобно просили не убивать их и отпустить восвояси. Взамен обещая все вернуть. Однако сосед не поддавался на уговоры и не опускал ружья.
— Ну-ка, к стенке оба. И руки за голову… Викторыч, ну все, отбегались. У них картошка моя. Сорт синеглазка. Я ее на ощупь определил. Сбегай, погляди, может, из своего что найдешь…
Верещагин, не опуская вил (вдруг третий в засаде?), поднялся по обледеневшим металлическим ступенькам в вагончик. Чуть не потерял сознание от ударившего в нос зловония. Газовая камера по сравнению с этим — парфюмерный салон. Но на ногах устоял. Шагнул из тамбура в жилой отсек.
Обычная для подобных мест обстановка — шелковые обои, люстра от Сваровски, бюро красного дерева конца позапрошлого века, персидский ковер ручной работы, кровать с балдахином, кальян, ну и прочие «Филипсы» на стенках… Хороший, однако, запашок, торкает не хуже травки…
…Пара прожженных тюфяков на полу, буржуйка, дрова, ведро с каким-то варевом, стол из ящиков, копоть на стенах. И среди этого великолепия «Ублюдок на Марсе». Небрежно брошен на грязный пол, рядом с телевизором «Электроника». Остальное в темном углу. Надо же, и фонарик светодиодный здесь. Уже год, как потерялся. А эти нашли. Они все найдут, только волю дай.
Среди собственного, нажитого непосильным трудом имущества Владимир Викторович заметил чужое, но явно не вписывающееся в интерьер. Из чего напрашивался радостный вывод — он не единственная жертва набегов.
Не скрывая счастья, Верещагин поспешил на улицу глотнуть свежего воздуха. Сосед Эдуардыч разрешил господам помолиться, но те отказались, продолжая молить о пощаде.
— Не будет пощады! Вы, суки, хоть один метр земли вскопали? Хоть одну картофелину посадили? Хоть один сорняк вырвали? Готовьтесь!
— Не надо стрелять… Все возьмите… Дети у нас.
— Нечего детьми прикрываться. Эка невидаль. У меня тоже дети. Только картошку вы не для детей воровали… Ну что, Викторыч? Нашел вещички?
— Да, всё там, — кивнул начинающий художник, — даже фонарик.
— Ну и отлично. Не успели пропить… Поищи мешки какие-нибудь. Мы ж не басурмане, похороним по- человечески.
Эдуардыч вскинул ружье к плечу, направил ствол в грудь длинного и прищурил правый глаз.
— Ну, как говорится, прости, Господи, мою душу грешную…
Длинный, несмотря на аморальный облик, хотел жить. Поэтому выстрела дожидаться не стал. Сорвался с лобного места и, тараня снежные завалы, словно бур породу, помчался к лесу.
— Викторыч! Ату его! А я второго пока решу.
Верещагин так и не понял, шутит сосед или нет. Но на всякий случай побежал от греха подальше. Если теперь и случится расстрел, то без его участия. Вилы не выбросил, держа их над головой, словно Нептун трезубец.
Длинный, испытавший на своей шкуре всю прелесть предсмертных эмоций, сметал все на своем пути. Попадись экскаватор, снес бы и его. Догнать беднягу при таком раскладе мог бы только Аршавин, да и то в начале игры. Но и Владимир Викторович не сдавался без боя. Чем дальше убежит от места расправы, тем меньше потом вопросов у следственных органов.
Вот так, гонимые различными чувствами, соперники приближались к лесу. В принципе, прикинул догоняющий, если метнуть вилы, можно достать цель, но не факт, что попадешь. Да и терять оружие чревато.
Неизвестно, как долго продолжалась бы погоня, если б не коварная бетономешалка, вросшая в землю рядом с забором. Снег умело замаскировал ее, и со стороны могло показаться, что это невинная елочка или кустик малины. Длинный решил пробежать насквозь, ударив по препятствию ногой. И штопором спикировал
