— Ну, выкладывай, — сладко потянулся Плахов.
— По дороге расскажу. Вставай. Времени-то мало.
— До чего?
— До сеанса.
Плахов встал и начал одеваться. До сеанса времени и впрямь было не слишком много.
Егоров, увлеченный болтовней, заметил своих коллег только теперь, когда они уже двинули с пляжа.
— Эй! — кликнул Сергей Аркадьевич.— Вы далеко?
— За мороженым,— бросил Рогов.
— Нам купите,— велел Егоров.
— Кто это? — удивилась Кристина.
— Мои ассистенты,— небрежно бросил начальник группы.
Кристина с уважением глянула на Егорова. С каждой минутой этот загадочный солидный мужчина нравился ей больше и больше.
— Тринадцать два раза, один раз наоборот,— брякнул Рогов.
— Чего?..— не понял Игорь.
— Да номер у него...
Они стояли в коридоре отеля перед номером 1331.
— Несчастливый,— сказал Игорь.— Не выйдет ничего...
— Может, это для него несчастливый,— решительно заявил Рогов и постучал.— Тем более что второй раз число «13» было повернуто наоборот.
Белов открыл дверь почти сразу. «Как живой,— подумал Шахов.— То есть, наоборот. Как в кино...»
— Здрасте, Олег Иванович...
— Добрый день, молодые люди... Вам автограф? — устало спросил Белов.
«Трудно все же быть знаменитостью,.— подумал Плахов.— Нигде тебе прохода не дают...»
...В тот же самый момент о том же самом — о проблеме публичности — рассуждал Сергей Шалашов, прогуливаясь по набережной Круазетт с юным петербургским критиком Колей. Шалашов благоволил к Коле, учил его уму-разуму и уж тем более взял над ним шефство на фестивале, куда Коля попал впервые.
— По существу все они глубоко несчастные люди — эти звезды. Если даже мне, достаточно скромному телеведущему, дарят матрешки, то представь себе, какой шквал внимания обрушивается на актеров... Они ни на минуту не могут остаться наедине с самим собой. От них все время чего-то ждут; и им приходится все время играть, носить маску. Быть готовым к блику фотовспышки. Вот что, думаешь, сделает Тарантино... — Шалашов кивнул на идущего навстречу Квентина Тарантино, лауреата «Золотой ветви» за 1994 год.— Что сделает Тарантино, если, ему подарить матрешку?
— Что? — пролепетал юный Коля.
— Он ее съест! — торжественно провозгласил Шалашов.
— Да ну! — не поверил Коля.
— Квентин, привет! — сказал Шалашов Тарантино.
— О, Сергей, хэлло! Как дела?..
— Хорошо. У меня есть для тебя подарок.
— Не может быть! Он не слишком большой? У меня много вещей, и, если ты подаришь мне самурайскую катану, мне будет некуда ее положить!
— Нет, Квентин, это маленькая матрешка. Вот она,— Сергей протянул Тарантино егоровскую матрешку.
— Прекрасная матрешка! Она открывается. И внутри такие же, так? — Квентин стал извлекать матрешек.
Юному критику Коле казалось, что он грезит наяву.
— Ты, как всегда, прав, Квентин!..
— Значит, и ее нужно внутрь?.. Так, Сергей?
— Точно, Квентин!
Тарантино сделал вид, что хочет проглотить матрешку. Коля схватился за сердце. Но в последний момент Тарантино швырнул матрешку за спину, и ее автоматически сцапал на лету чей-то английский бульдог.
И удивленно завращал буркалами: что это я проглотил такое...
— Вам автограф?..— устало спросил Белов.
— Не совсем,— Рогов вытащил удостоверение.— Мы из милиции. Санкт-Петербург. По важному делу.
— Боже мой, и здесь милиция! — ужаснулся Белов.— Ну проходите, коли пришли...
— Сокуров — сильный режиссер,— кипятился Егоров, словно кто-нибудь доказывал обратное. Но Кристина просто смотрела ему в рот и ничего не доказывала.— Да, в фильме про Ленина он допустил историческую неточность. Там показано, как перед умирающим Ильичом расставляют на тропинке грибы, а он тычет в них пальцем и кричит «пуси-пуси», будто сам их нашел. В реальности ему инсценировали охоту — он «стрелял» в птичек из пальца и кричал «пиф-паф». Да, это ошибка! Ну и что?.. Гений имеет право на ошибку! Сокуров — настоящий художник!.. Хотя многие его не понимают. Не доросли. Он приглашал меня на одну картину, но я не смог. Был занят в другом проекте.
И Егоров — как бы случайно — дотронулся до Кристининой коленки. Они уже перебрались с пляжа в уличное кафе. На Кристине был умопомрачительно короткий сарафан. Она пила кофе-гляссе. Возбужденный Егоров хотел пива, но заставил себя ограничиться чаем. Торопиться некуда — впереди целый вечер...
Прямо ток через весь организм, честное слово! Нет, какая девушка!.. Красивая, соблазнительная, умная, умеет слушать (генерал Сан Саныч часто говорил, что это первый признак ума), интересуется кинематографом.
— Обалдеть! — воскликнула Кристина.— И все-таки, Сергей, кто вы?..
Как страховой агент, Кристина любила определенность. Загадочность собеседника ее слегка смущала.
— Если вы составите мне компанию на сегодняшний просмотр, обязательно узнаете,—торжественно объявил Егоров.
— Но у меня нет билета...
— Я вас приглашаю,— махнув рукой, Егоров едва не снес со стола маленькую вазочку с желтым цветком, названия которого он не знал. Но обратил внимание на цвет — цвет разлуки. Быстро переставил цветок на соседний столик.
— Вы серьезно?! — едва не взвизгнула Кристина.
— Абсолютно,— Егоров помахал билетом.— Такими вещами не шутят. Пригласительный на две персоны. Вы украсите фестиваль.
— Ой...— Кристина схватилась за сердце.—Тогда мне надо успеть подготовиться. Представляете, у меня страшная трагедия.
— Что случилось? — мужественно спросил Егоров, готовый прийти на помощь.
— В номере нет фена. Хотя турфирма гарантировала. Вернусь, такой скандал устрою!..
В голосе ее зазвучал металл. Верилось, что скандал турфирме она и впрямь устроит.
«Решительная»,—с умилением подумал Егоров.— Надо помочь ей в Питере. Навести хорошенького шухера на эту горе-фирму».
— Вам и без фена хорошо... — начал Егоров, но в этот момент Кристина разревелась. С места в карьер. Слезы потекли мгновенно, как по заказу. Как кран повернули. И так же обильно, как водопроводная вода. Прямо струями... Кристина упала лицом на столик (Егоров едва успел убрать чашку кофе), трагически расплескав волосы. Все ее гибкое тело судорожно вздрагивало. Как рыба на песке.
— Нет фе-ена! — выла Кристина.— Обману-ули! «Впечатлительная,— с еще большим умилением подумал Егоров.— Эмоциональная!»
