большая, места хватит всем. Кайса благословенна, на ней нет голода и тяжелых болезней. Но не обижайте Кайсу. Не делайте ей больно. Она может ударить в ответ.
Какие глупости в наш просвещенный век!
В Космопорт приезжают люди. В Космопорт приходят товары. Из Космопорта забирают грузы.
Дорога от ртутного рудника до порта очень нужна. Так что гора будет взорвана.
Ничего страшного. На ней никто не живет.
Только старый отшельник Уурт.
Он отказался переселяться. Хочу, говорит, умереть на склонах Аветалы.
Ты лежишь без сна. Занавеска на окне отдернута, и бледный звездный свет заливает подушку. Ты перебираешь по слову ваш беспримерный разговор.
Столько слов сразу от него никто не слышал. Только ты.
Он впервые рассказывал о себе.
Музыка. Весь мир полон звуков. Все вокруг поет. Странный ребенок, подолгу замиравший посреди улицы, посреди урока, посреди разговора. Мама боялась, что он ненормальный. Да он и был ненормальным. Только не в том смысле, которого так опасалась мама. Когда он отвлекался от звука – обнаруживалось, что он прекрасно соображает, неплохо учится, даже играет в футбол и хулиганит. Но потом он слышал в воздухе аккорд – и застывал, погружаясь в себя и в музыку летнего дня, зимнего вечера, городской улицы, школьной перемены… Когда его привели в музыкальную школу, старенький педагог задрожал от восторга. Идеальный слух. Врожденное чувство ритма. Потрясающая музыкальная память. Непременно учить, фрау Арпенфельд, непременно! Консерватория. Выступления. Нелл.
Долго были – музыка и Нелл. Нелл была лучшей мелодией в его жизни. Они поженились весной, и яблони осыпали их лепестками, а птицы пели так, что он едва не забыл поставить свою подпись рядом с подписью Нелл – заслушался.
И да, был малыш Тони. Сейчас он уже, должно быть, взрослый. Нет, ничего о нем Ульрих не знает. Тони вырос без него.
Что случилось? А, до тебя дошли те давние сплетни, Дали? Да в общем, все и случилось. Авария? Нет, несчастное стечение обстоятельств. Всего-то – поскользнулся, неудачно упал, угодил руками в стекло. Левую руку собрали хирурги. Вот, смотри. Если приглядеться, шрамы еще видны. Два пальца плохо движутся, мизинец и безымянный. Какой уж тут рояль… Метался по дому, как зверь в клетке. Рычал на всех. Начал пить. Депрессия. Нелл не выдержала, ушла, забрав Тони. Ему было два года. Смешной такой малыш. Уже говорил вовсю. Слушал мир… наверное, музыкален. Не знаю.
Долго собирал себя по кускам. Вроде бы собрал. Поступил в университет. Сокурсники – младше чуть не на десять лет. Косились, показывали пальцами. «Эмоциональное воздействие гармонии Гольдбауэра в «Сюите Кассиопеи» Каннеля»…
– Что это, Ульрих?
– А, это? Это вклад Улле Арпа в мировое музыковедение.
– Так ты действительно искусствовед.
– Ну да… пытался остаться в музыке хоть так.
Только это – не то. Не так. Остановился. Огляделся – призрак депрессии снова замаячил перед глазами.
Бросил все и подался к черту на рога… к круджо в лапы. Случайно увидел объявление – на Станцию нужны были сотрудники. Пришел. Положил перед Стерном университетский диплом. Ну да, тот самый Стерн из комитета по изучению новых планет… Седые брови отставного полковника поползли вверх. Зачем на Кайсе музыковед? Вы в своем уме, господин Арп? Хорошо еще – Стерн сроду не интересовался музыкой и не слыхал о пианисте Арпенфельде. Всмотрелся в лицо, покачал головой – и взял. С тех пор тут. Уже восьмой год.
– Тебе нравится?
Ты спрашиваешь о жизни на Кайсе. А он смотрит тебе в глаза и отвечает:
– Очень… Дали.
И ты понимаешь: он ответил совсем на другой вопрос.
Улле и Тьен обычно присматривают за капризной аппаратурой по очереди. Сегодня Улле попросил Макса подменить его на пару часов.
Крапчатую физиономию Макса перекосило: он немедленно вообразил лапы Алле-опа на узкой спине Магды Крайцер.
Что она в нем нашла, ну что? Что вообще эти женщины находят в угрюмых лицах и односложных ответах?
Ей весело с Максом, он же видит. Она всегда улыбается ему навстречу. Но – алле-оп! – и готово. Макс, лучший друг девушки. И старый хрен Арп, в которого она без памяти влюблена. За километр видно исходящее от нее томление – такое, что даже замшелую кору Арпа прошибло. Он с Магдой – разговаривает! Не застал бы сам – в жизни бы не поверил. И не просто разговаривает. О боги Кайсы! До той секунды, как Макс услышал это, он еще надеялся. Одумается. Оглянется по сторонам. Вот же я, Макс Селеш, рыжий, веселый, влюбленный. Как бы не так:
– Ульрих. – Тихо, в голосе ласка – все равно что по щеке погладила. И в ответ – дрогнувшее от нежности:
– Дали.
Это «Дали» добило Макса. Сухая коряга выбросила зеленые побеги. Если девушка обмирает по «сильному молчаливому мужчине с прошлым» – ничего. Со всякой может случиться. Но когда этот ковбой Мальборо, этот рыцарь в вороненых доспехах… этот, будь он неладен, граф Монте-Кристо! – когда он дает девушке понять, что она ему небезразлична, – все, туши свет. В переносном смысле. Можно, впрочем, и в прямом. Туши свет и выйди на хрен из спальни, мимо которой эти двое не пройдут. Вопрос времени. Ну и степени одурения обоих. Матч между страстью и комплексами всегда выигрывает страсть, даже если страх перед особами женского пола прочно укоренен в душе «сильного мужчины». Чем суровее вид ковбоя, тем больше он боится женщин. Интересно, сколько Улле и Магда будут кружить по арене, пока он – а скорее всего, она – скомандует наконец: алле-оп?
Так что отойди, Макс, лучший друг. Все, на что ты годишься, – выслушивать бесконечные упоминания об Улле. «Знаешь, я слушала его записи, он потрясающий. Ты слышал?», «Он говорит, что метеорологическая картина Кайсы противоречит общеизвестным закономерностям», «Он сказал, что… он видел… он сделал выводы…»
Кр-р-руджо.
И вот этот Улле смотрит хмуро и говорит:
– Макс, подмени меня на пару часов в аппаратной.
Макс злобно кивает и уходит кипеть от ревности в компании барометров и психрометров. И жаловаться на женскую глупость сейсмографу.
Между тем Улле вовсе не обниматься пошел. Конечно, Магда была тут как тут – как же без нее. Если она не в поле и не в лаборатории, значит, она с Алле-опом. И говорит ему: «Ульрих», чтобы услышать: «Дали».
Нет, разговаривать Улле собрался с Тьеном. Разложил на обеденном столе схемы, карты и графики.
Он, оказывается, не зря листал старые отчеты. Он вылавливал закономерности в неправильном поведении Кайсы – и, кажется, кое-что выловил.
– Я не специалист, Тьен, но мне не нравятся некоторые детали, – начинает Ульрих, и ты ничего больше не слышишь, только любуешься, глядя, как движется челюсть, как кривится рот, как хмурятся брови, как взлетают и снова опускаются длинные ресницы, скрывая глаза, которые кажутся темными, но на самом деле серые. Кончики пальцев ноют от желания прикоснуться, погладить жесткую щеку… С ума сошла. Тьен же смотрит.
Ты опускаешь взгляд, теребишь цепочку очков, дергаешь себя за пряди отросших волос. И твоих ушей наконец достигает смысл слов Ульриха, проявляясь постепенно в звучании низкого глуховатого голоса.
– …если принять местные суеверия не за сказку, а за миф, объясняющий явление, мы оказываемся перед очень неприятной проблемой – проблемой круджо. Тьен, они пока не додумались до старинной
