– Уберите его с глаз моих! – Вздернула подбородок высоко, чтобы не видеть умирающее платье.
Старший кухарь услужливо встрепенулся, отобрал поднос, сгреб мальчика за шиворот и потащил к выходу.
– Госпожа, – кухаренок тянул к ней обожженные ладони, худенькое личико его дрожало, – прошу вас, госпожа, мне некуда идти.
Кухарь вышвырнул его в коридор и обернулся, часто кланяясь.
– Не извольте беспокоиться, госпожа. Он больше вас не потревожит.
– Тебя тоже следовало бы отправить вслед за ним.
Лицо кухаря пошло красными пятнами.
– Простите, госпожа, – судорожно мял он фартук подрагивающими пальцами, – простите.
– Видимо, нужно взять на твое место кого-нибудь помоложе, – медленно цедила она слова, ни к чему торопиться, мертвое платье не нужно оберегать.
– Как прикажете, госпожа, – белое лицо угасло в поклоне.
Поднялась к себе, переоделась в ненавистное черное. Держала в руках невесомое, изуродованное – не было сил выбросить. Бархат грел ладони, мерцал тягучими переливами света.
В дверь постучали. Едва слышно, торопливо.
Кто? В такую-то рань. Кому она понадобилась? Оттерла слезы, приготовила лицо, тень улыбки легла на губы.
– Войди.
– Да пребудет с вами свет звезд, госпожа.
Избранник? Ему-то что здесь надо? Взъерошенный какой-то, босой. Склянка в руке, вцепился так, что пальцы побелели.
– Чего тебе?
– Позвольте, я все исправлю, госпожа, – бросился к ней, потянул платье из рук. – Пятно еще можно вывести, у меня есть травы.
Не успела ничего сказать, просто разжала пальцы. Он подхватил его, бережно опустил на пол, насыпал из склянки что-то красное на пятно. Шипя, вздулась пена и тут же опала серыми хлопьями, он торопливо промокнул ее влажным платком.
– Все, госпожа, когда высохнет, пятна не будет.
– Сомневаюсь.
– Немного терпения, госпожа. Сейчас вы сами все увидите.
Влага медленно угасала на ткани. Флит недоверчиво покачала головой. Неужели оно исчезло? Святые, в это трудно поверить.
– Госпожа, не прогоняйте кухаренка.
– Вот, значит, в чем дело. – Она опустилась в кресло. – И, смыв пятно, ты надеешься, что я прощу мальчишку?
– Да, госпожа, – он положил ей на колени исцеленное платье. – Позвольте ему остаться, госпожа.
Бархат струился под пальцами. Вновь обретенное платье. Она усмехнулась.
– Почему ты просишь за него? Какое тебе до него дело?
– Никакого, госпожа.
Как же у него все просто, стер пятно, и словно ничего не было. Но как я смогу это забыть? Даже высохшее – пятно останется, оно будет там всегда. Прошлое не выбелить, не переписать.
– Хорошо, передай кухаренку, что он может остаться.
– Благодарю, госпожа. – Он так и стоял на коленях перед ней, теребя рукав исцеленного платья. – Вы очень добры.
– Домоправительница… – Недавно нанятая воительница, коренастая, неулыбчивая, возникла в дверях, чиркнула по Сенги взглядом темных, прищуренных глаз. Тот сразу вскочил, шарахнулся к стене.
– Что случилось, Казара?
– Это и есть избранник светлейшей?
– Да.
– У нее хороший вкус. Его можно одолжить?
– Нет. У нас так не принято, Казара.
– Надо же, в моей стране другие правила.
Тихонько вздохнула, была б моя воля, ты бы в своей стране и осталась. Неотесанная деревенщина. Одно на уме – прислужников тискать да жрать без меры.
– Я слышала, что у вас истребили всех мужчин.
– Можно и так сказать, домоправительница, – облизнула губы, ползая взглядом по Сенги.
Святые, а что если она потащит его на ложе прямо сейчас? Я не смогу ее удержать, как от букашки отмахнется.
– Но должен же кто-то вести домашнее хозяйство, работать на кухне, в поле. – Флит вскочила, стараясь заслонить избранника, но куда там, роста не хватило, Казара продолжала пялиться на него поверх ее головы. – Не хочешь же ты сказать, что этим стали заниматься женщины?
– Святые, как ты могла такое подумать? Женщина у плиты! Невозможно! Для этого есть мужчины. Их осталось мало, но работают они с особым усердием, – она с удовольствием помассировала кулак. – У них есть хороший стимул.
– Не думаю, что…
– Слушай, а может быть, я все же попользуюсь избранничком? Никто не узнает. Мы же взрослые девочки, никому не скажем. А?
Флит закоченела в улыбке. Светлейшая меня убьет!
– Нет, Казара. Любого другого, но не его.
– А мне хочется этого, – шагнула к Сенги, такая же высокая, как он. Бугры мышц туго прокатились под кожей, ухватила его за подбородок. – Какой глазастенький.
– Казара!
– Ладно, – вскинула ладони вверх, отступая, – не будем об этом.
Слава святым, она послушалась. Сегодня. А что будет потом, когда она освоится, поймет, что я не властна над воительницами? Святые, даже представить страшно.
– Ты свободна, Казара. Можешь идти.
– Ага, – раздумчиво кивнула и вдруг спохватилась. – Я что пришла-то, тебя спрашивал прислужник какой-то Рут. Ждет в гостевой, – выразительно потерла кулак и ухмыльнулась. – Такой таинственный, слова не вытянешь.
– Хорошо, сейчас спущусь.
– Ну так я пойду? – уперлась во Флит маленькими буравчиками глаз, пятерней массируя высоко бритый, квадратный затылок.
– Иди.
Ушла, гулко хлопнув дверью. Флит без сил опустилась в кресло. Только бы светлейшая не узнала.
– Благодарю, госпожа, – прошептал Сенги, не поднимая глаз, непрерывно откручивая и закручивая крышку склянки дрожащими пальцами. – Вы так добры. Благодарю.
Святые, даже не смогла улыбнуться. Он подумал, что я ради него так старалась. Как он все же глуп. Но как красив.
11
– Девочка моя, как хорошо, что ты заехала ко мне. – Лакл обняла дочь. – Когда?
– На днях. – Тин сорвала с головы хрупкую соломенную шляпку, стиснула в кулаке, золото кружева под пальцами ломалось, сыпалось на пол мятыми иглами. – На этот раз я приехала рожать к тебе. Можно?
– Что ты спрашиваешь, малышка, конечно, можно. Я всегда рада тебе.
Тин, закусив губу, оперлась на подлокотник дивана и осторожно села, капризная гримаска изогнула припухшие губы. Протянула матери беспокойные, маленькие ладони.
– Видишь, пальцы отекают, не могу надеть кольца. Хожу как нищенка, руки голые. Даже наперстия жмут.
– Потерпи, солнышко, – коснулась губами поочередно ее ладошек, сложила вместе, убаюкивая, – скоро
