– Если бы у меня был тигель и немного золотой проволоки, я бы сделал из них серьги, и то был бы лучший дар.
Эрин сделала шаг назад.
– Если ты думаешь, что мое слово поможет твоему посольству, то знай – отец не слушает меня, он и мать мою не слушает. А просто так мне стыдно брать. Это слишком дорогое.
– Но ведь не дороже встречи.
И нечего ей вдруг стало возразить. Только вынула иглу из рукава, где у Эрин была привычка ее носить, и, недолго думая, выдернула волос. Узел, петля, два стежка – уши-то у Эрин сызмальства проколоты. Одно кольцо к правой мочке, второе к левой – руку, видно, бог какой-то направлял, потому что и зеркала не понадобилось. Знала, что получится без крови и мыслей о беде, и получилось ведь.
– Золото к золоту, – мягко сказал принц.
Ох. Надо же было так ошибиться. Трогая пальцем мочку, обнаружила, что пришила их не летящими навстречу, как они к шлему были приклепаны, а наоборот, расстающимися. Дурной знак, дурной!
– Это ничего, просто они встретятся чуть позже, вот только голову облетят.
И почему-то посмотрел на север, и брови свел. И плечи у него напряглись.
– Пусть это будет подарок от мастера мастеру. Я видел вышитые тобой трилистники: тут надобно было великое терпение и большое искусство.
– Трилистники! Сравнил золотую работу с льняной ниткой, крашенной щавелем! Я этих трилистников вышила столько, что хватило бы всю эту равнину клевером засадить.
– Если так, значит, верно было то пророчество, что вчера над пиром носилось, когда тут делили шкуру неубитого фомора?
– Не всякую глупость следует повторять за филидом, – запальчиво крикнула Эрин и покраснела. – Филид – человек и зависит от сильного. Филид бывает пьян. Как может Эремон получить всю землю, если он даже не старший сын, а старший сын – Донн и у него уже есть жена?
– О нет, не скажи. Аморген – сильный филид, один из сильнейших, он зря не скажет. Даже если до того, как Слово было Изречено, оно и не было истинно, после того как оно отзвучало – никуда не денешься. Кто бы ни был тот Донн, мне его заранее жаль. Пророчества – игра для сильных. Я и сам не прочь иной раз в нее сыграть. Знала бы ты, как славно стоять здесь с милой девушкой, не думая ни о каких пророчествах, которые куда как невеселы в последние дни.
С моря потянуло холодом, бирюзовые волны завились в барашки, клочки черных туч понеслись по небу. Или это был дым? От очага пахнет иначе, чем от пожарища. Они и не заметили, что стоят так близко, что ни милесианам, ни Фир Болг не понравилось бы, если бы они это увидели.
– Скажи мне, что все будет хорошо.
– Все будет хорошо, – откликнулся принц, не задумываясь. – А как же иначе? Конечно, люди, демоны и боги рвут друг друга в кровавое мясо по причинам, в которых не разберутся потомки… а если и разберутся, то изумятся и скажут «не стоило того»… но трава зелена, волна наплескивает на берег, солнце нагревает камни, тени от облаков падают на долину, твои глаза как речная вода – прозрачны так, что видны пестрые камушки и быстрые рыбки. Если мир рухнет, ты вышьешь его заново: каждую травинку, каждую птицу в небе. Все еще живы, кроме тех, кто умер раньше. Разумеется, все будет хорошо.
– Карр, пернатый! Думаешь, эта дева снесет тебе яйцо?
Большая ворона, на этот раз черная, сидела на парапете и смотрела на них, склонив голову набок. Эрин стало не по себе под ее умным взглядом, и даже Фионнаклайне явно нехотя сделал шаг назад.
– Приветствую тебя, великая королева.
– Будет битва, – сказала ворона. – Войска выдвинулись к Маг Туиред[8] . Сказано, что это будет великая битва, из тех, что решают судьбы мира. Фоморы проиграют.
– Кто сказал, что исход предрешен?
– В битву вовлечены слишком большие силы. Наши филиды обратят против вас горы этой земли, и те засыплют вас камнями. Против вас обернутся реки – и вы не сможете утолить жажду. Мы также научились направлять огонь, и будь уверен, мы направим его против вас. Век фоморов истек, вам следует удалиться под защиту Ллира, который никому не враг – он обещает вам прибежище там, откуда вы вышли когда- то.
– Зачем ты говоришь мне все это, великая королева? Ты хочешь посеять в душе моей страх? Или ты думаешь, я усомнюсь в доблести Великого Фомора?
– Нет, – сказала ворона и посмотрела в сторону, словно ожидала подмоги своим словам или же не знала, с чего начать. – Нет, – повторила она. – Но есть некий план, придуманный не мной. Я не сомневаюсь в твоей храбрости, Фионнаклайне, и в пользе, которую ты принесешь своим. Но этот план предусматривает, что ты не выйдешь на битву.
– Ты, должно быть, шутишь, великая королева.
– Я не умею шутить, и ты это знаешь. Я тебе как птица птице говорю – прислушайся. А мы не выпустим в поле твоего племянника Луга. Тебе ведь не надо разжевывать, что это значит?[9]
По лицу было видно, что Фионнаклайне ошеломлен.
– Туата Да Дананн ценит меня слишком высоко, – сказал он. – Я думал, я способен только Оэнгусу перья пощипать. Чья это идея?
– Идея Диан Кехта, и речь не об уроне, который можешь нанести ты. О тебе нет пророчества, и я думаю, ты должен быть счастлив. Диан Кехт уже приготовил маковый отвар для Живого Копья Луга, чтобы то не проснулось к битве.
– Зачем это ему? Если ты объяснишь, я, может быть, пойму. Вывести Луга из боя – это большое искушение. А Нуаду снять не пробовали?
– Не шути, мальчик, или шути умнее. Битва – кровь Нуаду, ей одной он жив. Не будет Нуаду – не будет и битвы, а не будет битвы – не будет и короля Нуаду. Есть… пророчество, да, истинность которого подтверждена здравым смыслом. Если мы истребим вас или же вы покончите с нами, следом придут те[10], кто сделает с победителем то же самое, что тот сотворил с побежденным. Нам следует остаться двумя силами, чтобы не пришла третья. Если бы мы нашли, кого еще разменять, мы бы сделали это, но мало кого можно убедить, когда копья ударяют в окованные медью щиты и кровь в висках отвечает им громом.
– Почему бы тебе самой не выйти из боя, о Морриган? Ты много весишь.
– Есть те, кто может это сделать: как ты. Есть те, кто в плену судьбы. Меня несет ураганом, а ты мог бы подняться над бурей. Уверена, твой отец согласился бы.
– Почему бы тебе тогда не сделать это предложение ему? Я не могу – без ущерба для чести.
– Мальчишка. Дурак. Сохранение миропорядка против какой-то твоей чести! Разве твой отец прикажет тебе спасти его жизнь? Или ты не знаешь Балора? Думай, и лучше бы тебе надумать что-нибудь хорошее!
Ворона сорвалась с парапета и канула вниз. Фионнаклайне перегнулся ей вслед:
– И передай Оэнгусу, что он плагиатор!
Нормальное утро после пира началось для мужчин с головной боли. Солнце стояло уже высоко, когда люди, милесиане и Фир Болг, зашевелились, поднялись на нетвердые ноги и потянулись к колодцу утолить жажду, стараясь держаться по возможности в тени и прикрывая глаза от света. Во дворе, прислоненные к стенам, стояли вчерашние фоморы из свиты, ничего не делали без приказа, только головы поворачивали из стороны в сторону и тихонько посвистывали. Раздражали невероятно.
Самые крепкие затем собрались в зале закусить остатками вчерашней трапезы и досадливо морщились, когда что-то с грохотом падало или подающие рассол женщины перекликались между собой.
Эохайд молча страдал, сжимая голову руками: едва ли кому было здесь хуже, они с Милом вчера начали первыми. А Милу, похоже, хоть бы что. Не берет его ни море, не пиво, ни битва. Впрочем, в битве мы его пока не видели.
– Что ты ответишь фомору? – начал он, садясь близко.
– А? Если они победят, а мы не явимся на поле, нам потом туго придется. Но как… невовремя.
– Слушай! – Мил наклонился ближе. – Все вовремя. Мой филид сказал, а он зря не скажет. Не надо помогать нелюдям, ни тем, ни этим, а лучше всего взять фоморыша и держать, тогда его папаша, глядишь,
