имелось с избытком. Причем, не чета ему, Перевалову – мужиков, едва переваливших в большинстве своем на четвертый десяток, крепких, напористых, цепких, зорко следящих за посторонними на своей территории. Были тут свои лидеры, свои отношения и сферы влияния. Белую ворону и «чайника» Перевалова вычислили фазу, едва он в первый раз появился на площадке, и к серьезной работе не допускали. Да и на «несерьезную» – уборка территории, например – попасть из-за конкурентов-бомжей и алкашей, которые глотку готовы были перегрызть, нечасто удавалось. А уж забросить незаметно мелкому оптовику в легковушку несколько ящиков куриных окорочков было вообще большой удачей. Но и с тех грошей, какие удавалось поиметь, следовало «отстегнуть» «бригадиру» за возможность находиться на площадке.
В общем, и тут было, как везде. И как везде, ему и здесь не находилось места...
А дома, у порога, его встречал кот. Он терся о ногу, с голодным вопросом заглядывая хозяину в глаза. И Перевалову все чаще нечего было своему любимцу ответить. Николай Федорович брал кота на плечо, тот прижимался полосатой мордой к его уху и начинал громко мурлыкать, словно утешая и ободряя: мол, не расстраивайся, обойдется, Бог даст. Перевалову и впрямь становилось легче.
Перевалов принес его когда-то в дом совсем еще маленьким котенком, более пятнадцати лет прожил с ним, не расставаясь, и любил его, как еще одного своего ребенка. Пожалуй, никто из домашних не был так привязан к нему, как Перевалов. И кот отвечал ему полной взаимностью, только в нем по-настоящему и признавая хозяина. Они чем-то неуловимо схожи были. Во всяком случае, чувствовалась в переваловском питомце своя порядочность и даже интеллигентность. Кот никогда не воровал, не попрошайничал. Когда приходили гости, он встречал всех в коридоре, и каждому, как собака, протягивал, вызывая изумление, мягкую мохнатую лапу. (Этому его научила дочь). А потом величаво, с чувством собственного достоинства удалялся и не появлялся, пока все не расходились. Он был добрейшей души животным, совершенно незлобивым, не мстительным, как некоторые кошки, ни разу никого не укусил, не исцарапал. Ему неведомо было, что такое враги. Окажись кот на улице, думал иной раз Перевалов, ему бы там не выжить.
Теперь, оставшись вдвоем в этом враждебном мире, они чувствовали еще большую нужду друг в друге. Перевалов стал замечать, что он разговаривает с котом не только как с живым человеком, но и равным собеседником. Кот, не мигая, смотрел на него изумрудными глазами и, казалось, все понимал. Иногда сам отвечал что-то на своем кошачьем языке. И Перевалов тоже его понимал. Если бы рядом не было этого пушистого друга-собеседника, Перевалов от тоски и одиночества точно бы сошел с ума.
Особенно – когда вышел из строя телевизор. Ремонту этот ветхий аппарат уже не подлежал, а потому просто пылился в углу комнаты. Перевалов по-прежнему садился со стаканом чая за журнальный столик напротив него, подолгу отрешенно смотрел на помертвевший экран, вздыхал и говорил привычно устроившемуся на коленях коту: «Вот и закрылось наше окно в мир».
Без телевизора к хроническому недоеданию прибавился еще и информационный голод. Сначала Николай Федорович, пытаясь хоть как-то утолить его, захаживал в ближайший магазин радиотоваров, чтобы постоять возле всегда включенных телевизоров, но быстро намозолил глаза персоналу и вызвал подозрения. И в очередной такой визит, когда Перевалов, ушам своим не веря, слушал об отречении старого кормчего в пользу своего молодого, только-только появившегося на политическом Олимпе, преемника, два дюжих охранника его просто выперли за дверь.
Смена кормчих обсуждалась на каждом углу. Мнения были разные, как погода в берущей разгон весне: то оттепель растапливала снег, то морозец ударял гололедом. Многие ждали перемен к лучшему, надеялись, что уж этот-то – молодой, бодрый, спортивный, непьющий, ни в чем предосудительном не замеченный – навороченное до него выгребет и исправит. И вообще даст прикурить!..
Перевалов уже ничего не ждал и ни на что не надеялся. Для него лично, знал-чувствовал, лучше уже не станет. И верно...
Когда сошел снег и начала пробиваться первая весенняя травка, заболел кот. Его мучительно рвало даже от воды, живот раздуло. Он едва передвигался. Потом и вовсе слег. Кот с трудом приподнимал голову, глядя наПеревалова больными, полными слез и тоски глазами, и слабо шевелил хвостом в ответ на прикосновение хозяйской ладони.
Перевалов, умостив его в большую хозяйственную сумку, помчался в ветлечебницу. Там, чуть не плача, уговорил ветеринара осмотреть кота бесплатно.
Узнав, сколько коту лет, ветеринар сразу же предложил его усыпить. Эта процедура освобождала Перевалова от многих хлопот, но Николай Федорович наотрез отказался, решив, что пусть его единственный друг, если ему суждено, умрет естественной смертью. Лучше бы подсказали, чем больному помочь. Ветеринар посоветовал капельницу, назвал какие-то лекарства, но когда сказал, сколько это будет стоить, у Перевалова волосы встали дыбом и все оборвалось внутри – таких денег ему не найти...
Оставалось только смотреть, как доживает последние дни его полосатый друг, терзаясь тем, что ничего уже не в силах для него сделать. Даже покормить толком.
Хоть покормить бы напоследок!..
Эта мысль, воспринятая им как последняя воля умирающего, подхватила Перевалова и понесла на базарчик.
Он не помнил, как очутился в павильоне мясных изделий. С гуляющим ветром в карманах ему здесь делать было нечего. Но неотвязное желание напоследок вкусно покормить кота уже потащило Перевалова вдоль торговых рядов.
Боже ж ты мой! Какой только вкуснятины тут не было! Истекающая соком розовая буженина, загорелые окорока, толстобокие, перепоясанные шпагатом вареные колбасы, кофейного цвета сервелаты, копченые языки, от которых и собственный немудрено проглотить, похожая на слоеный пирог корейка, тающая во рту пастрома, свиные ребрышки, гирлянды сарделек и сосисок и многое еще такое, чему Перевалов и названий-то не знал, дразнили взгляд, обоняние, возбуждали зверский голод.
Покупатели разглядывают колбасы, продавцы расхваливали товар, предлагали пробовать, ловко отделяя от мясного тела тончайший пластик. Покупатели с глубокомысленным видом дегустировали, оценивая. Но когда и Перевалов попросил попробовать, продавщица просто махнула в его сторону тыльной стороной ладони, как делают это, отгоняя муху.
Перевалов понуро побрел дальше. И... не поверил своим глазам: шагах в трех от него, на бетонном полу под прилавком, лежала сосиска. По всей видимости, упала, когда покупателю взвешивали товар. Замечательно! – обрадовался Перевалов, и от волнения у него перехватило дыхание. Народу в будний день в павильоне было мало, и никто не мешал ему вплотную приблизиться к вожделенной сосиске. Оглянувшись для верности по сторонам, он нагнулся и схватил ее. А когда выпрямился, услышал из-за прилавка:
– Эй, мужик, чего это ты там нашел?
Николай Федорович вздрогнул от неожиданности. Подавшись всем телом через прилавок, его в упор расстреливала густо подведенными глазами молодая яркая продавщица.
– Да вот... Валялась... На земле... Я и подобрал... – растерявшись, залепетал Перевалов, протягивая в подтверждение свою находку.
И не успел Перевалов глазом моргнуть, как молодая халда выхватила сосиску.
– Да вы что! Я же не с прилавка... Она на полу лежала... – заволновался Перевалов, еще не веря, что лишился сосиски.
– А свалилась она откуда? – злым пронзительным голосом заверещала продавщица. – С неба? С моего же прилавка. Мой товар, слышишь ты, мой!
– У меня кот болеет... Покормить хотел... Помрет вот-вот... – заискивающе бормотал Перевалов, все еще надеясь, что продавщица сжалится.
Но она взвилась еще пуще:
– Чего?... Твоего кота сосисками кормить? Ну вы посмотрите на него, люди добрые! Я должна его кота сосисками кормить! Это что ж такое делается? Ты сам себе на горбушку хлеба, гляжу, не можешь заработать, а собрался кота сосисками кормить. Конечно... Можно... Чужими-то! Ворованными... Ходите тут, шакалы голодные, а чуть зазевался – тырите, что подвернется. Вали отсюда, бомжатина неумытая!.. – зашлась продавщица в крике, и было в нем столько презрения и ненависти, что Николай Федорович испугался: в красивом еще пару минут назад лице почудился ему злобный волчий оскал.
«А ведь не какая-то там бесящаяся от жиру „новая русская“. Такая же, едва сводящая концы с концами, баба, которой сегодня, может быть, чуть больше повезло в жизни. Откуда же эта ненависть и уничижение к тем, кому повезло меньше? – недоумевал Перевалов, едва волоча ноги. – Наверное, она таким образом
